У нас железное правило: о некоторых наших делах не трепаться по телефону. Святослав Николаевич сказал, что будет рад видеть меня утром, это вполне удобно и я его совершенно не стесню.
Субботнее утро опять было солнечное, на кухонной стене лежали сетчатые зеркальные блики от окон соседнего дома. Пока Рязанцев колдовал над джезвой (кофе-машина у него сломалась), я прикидывала, как бы мне помягче сформулировать про Ника. Не выкладывать же прямо, что, мол, ваш бывший ученик, о котором вы так печалились, нанялся работать не просто в частную фирму, а в контору, занимавшуюся откровенно преступной деятельностью, отнимал Облики у честных оборотней и продавал их всякой сволочи… м-да. Похоже, это не та информация, которая поддается смягчению. Особенно если учесть обстоятельства, при которых мы с Никоновым встретились.
Волновалась я напрасно. Святослав Николаевич слушал меня не очень-то внимательно. То есть нет, внимательно, конечно. На его лице не было привычной суховатой усмешки. Зато, казалось, он с трудом сдерживается, чтобы не разулыбаться от уха до уха! Выложив наконец про Ника, я сделала паузу, но взрыва не последовало. «Жаль парня, да… но я понял уже, что он отрезанный ломоть. Его арестовали вместе с остальными, так, Галочка?.. А, в бегах. Ну вот тебе и коммерческие технологии. Ах, дурак». И потом, будто спохватившись, добавил: «Хорошо, что с вами все в порядке».
Видимо, во мне уже начала развиваться неусыпная бдительность: я перестала молоть языком и подозрительно взглянула на него. Рязанцев прихлебывал кофе… и не курил. Вот оно. Не то чтобы я скучала по этой вонище, но кофейничать без курева — настолько не в его стиле! И сигареты не катал в пальцах, и пепельницы… целых три пепельницы стояли на кухонном столе возле раковины. А пачки «Примы» на полочке возле газовой плиты, наоборот, не было. Да что же это происходит, граждане люди и оборотни? Уж не девушка ли у него? Может, она и сейчас тут, а я приперлась?..
— Так вот, Святослав Николаевич, я чего-то не понимаю. И, похоже, не понимаю я одна, все остальные в курсе. То, что они делают, — как это возможно? Я всю жизнь думала, что если ты оборотень, это навсегда, ну, кроме там какого-нибудь несчастья. (Рязанцев слушал, кивая.) И нормала нельзя сделать оборотнем, так? Ну и вот…
— Все это правильно, Галочка. Эти законы и для них писаны, и они их не нарушили. Они использовали одну штучку, известную с тридцатых годов прошлого века. Ничего существенного эти специалисты по ВНД от НКВД, как вы знаете, не открыли, но некоторые фокусы… У вас физика в институте была?
— М-м… Не будем об этом.
По физике у меня была четверка, но при научных беседах с Рязанцевым лучше сразу прикинуться блондинкой — тогда он выдаст адаптированное изложение для широкой публики, которое, возможно, удастся хотя бы частично понять.
Святослав Николаевич покосился на пепельницы. Потом извлек из кармана зажигалку и положил на стол.
— Ну хорошо… Вот, допустим, у нас огонек. — Он крутанул колесико и продемонстрировал язычок пламени. — Как вы считаете, можно его разрубить пополам? Ну вот хотя бы ножом?
— Нет.
Рязанцев кивнул и протянул мне хлебный ножик. Ну раз настаиваете на демонстрации… Я легонько взмахнула лезвием, рассекая пламечко. На долю секунды мне показалось, что его тонкий хвостик действительно оторвался, но…
— Видите, прошло насквозь. Огонек на короткое время изменил форму, потом снова стал, каким был. Его структура определяется физическими законами, он всегда останется таким, после любого возмущения. Ну или, по крайней мере, пока не кончится газ.
— Но его можно погасить? — я начала опасаться за палец лектора.
— Погасить можно. — Рязанцев отпустил кнопку. — А если вам нужен кусочек пламени… э-э… отдельно от зажигалки, можно поджечь что-то другое.
Он взял одну из пепельниц, оторвал лоскут от газеты, валявшейся тут же на табуретке, и показал, как поджечь. Я слушала эту пироманскую притчу, кротко помалкивая: вопросы потом.
— Пламя кривоватое, коптит, но это то же самое пламя. От зажигалки взятое. И будет оно гореть, пока не сгорит. — Последний краешек бумажки обернулся черной чешуйкой и вобрал в себя лепесток огня. — Бумага, заметьте, изменилась необратимо. Теперь скажите, Галочка: поджечь можно любой предмет?