Теперь он готов уйти и твердо исполнить свое решение.
Он немедленно покинет Фордсбург, оставит Фергюса Макдональда с его мрачными, катастрофическими планами. От этой перспективы Марк мгновенно воспрянул духом. Он не будет скучать ни по Фергюсу, ни по скучному, монастырскому унылому расчетному отделу с его ежедневным однообразием. Марк чувствовал, как в нем загорается новое молодое пламя предвкушений.
Он на следующем же поезде уедет из Фордсбурга и от Хелен. И сразу пламя погасло, настроение упало. Такая возможность породила физическую боль в промежности, и Марк почувствовал, как стена рушится под напором страсти.
Было уже темно, когда он оставил велосипед во дворе и услышал доносящиеся из дома веселые голоса и взрывы смеха. За занавешенными кухонными окнами горел свет, и, когда Марк вошел, он увидел за столом четырех человек. Хелен быстро подошла к нему и порывисто обняла, ее щеки горели; смеясь, она взяла его за руку и повела к столу.
— Добро пожаловать, товарищ. — Гарри Фишер посмотрел на Марка своим беспокоящим взглядом, и прядь темных жестких волос упала ему на лоб. — Ты вовремя. Присоединяйся к нашему празднику.
— Принеси парню стакан, Хелен, — рассмеялся Фергюс, и Хелен выпустила руку Марка, прошла к буфету и налила полный стакан крепкого темного портера из бутылки.
Гарри Фишер поднял свой стакан.
— Товарищи, представляю вам нового члена нашего Центрального Комитета Фергюса Макдональда!
— Ну разве это не замечательно, Марк?
Хелен стиснула руку Марка.
— Он хороший человек, — говорил Гарри Фишер. — И назначение очень своевременное. Нам нужны люди с характером товарища Макдональда.
Остальные закивали с поднятыми стаканами. Двое из них были членами местной партийной организации; Марк знал их по собраниям.
— Садись, парень.
Фергюс подвинулся за столом, и Марк втиснулся рядом с ним. Теперь все смотрели на него.
— А ты, молодой Марк, — Гарри Фишер положил ему на плечо сильную волосатую руку, — сегодня получишь партийный билет.
— Как тебе это, парень? — подмигнул Фергюс и толкнул Марка в ребра. — Обычно для этого требуется два года или больше, мы не принимаем в партию всякий сброд, но у тебя теперь есть друзья в Центральном Комитете.
Марк собрался заговорить, отказаться от предложенной чести, сообщить о принятом сегодня решении, но его остановило ощущение опасности. Он видел оружие и сразу превратится из друга во врага, владеющего важной тайной. Теперь он не сомневался в этих людях. Если он станет их врагом, они позаботятся, чтобы он никогда не сообщил их тайну другим. Возможность отказаться была упущена.
— Товарищ Макдональд, у меня есть для тебя поручение. Срочное и очень важное. Ты можешь на две недели оставить работу?
— У меня больная матушка, — усмехнулся Фергюс. — Когда мне нужно уехать и что я должен сделать?
— Ты должен уехать, скажем, в среду. Это позволит мне дать тебе указания, а у тебя будет возможность подготовиться. — Гарри Фишер сделал глоток портера, на его верхней губе осталась пена. — Поедешь по всем местным комитетам: в Кейптаун, Блумфонтейн, Порт-Элизабет, скоординируешь действия.
Марк почувствовал виноватое облегчение, услышав эти слова: немедленного столкновения с Фергюсом не будет. Пока тот выполняет поручение, можно будет незаметно ускользнуть. Но тут он поднял голову и увидел, как смотрит на него Хелен. Так леопард наблюдает из укрытия за добычей в последний миг перед прыжком.
Когда их взгляды встретились, она снова улыбнулась понимающей улыбкой и провела по губам кончиком языка.
Сердце Марка больно забилось, и он торопливо опустил взгляд к стакану. Он останется наедине с Хелен… это наполняло его ужасом и разжигало страсть.
Марк отнес дешевый обшарпанный саквояж Фергюса на станцию. Они шли кратчайшей дорогой, по открытому вельду, и толстый слой инея хрустел у них под ногами, как сахар, сверкая в первых лучах солнца мириадами искр.
На станции они с четырьмя другими ратийцами дожидались южного почтового поезда; поезд, пуская в морозный воздух столбы пара, пришел с опозданием на тридцать пять минут.
— Тридцать пять минут для железной дороги — это почти раньше времени, — рассмеялся Фергюс и, прежде чем по стальной лесенке подняться в вагон, всем по очереди пожал руки и похлопал по плечам. Марк передал ему в открытое окно саквояж.
— Позаботься о Хелен, парень, и о себе.
Марк смотрел вслед уходящему на юг поезду; состав постепенно уменьшался в размерах, и скоро стал слышен только легкий стук его колес, потом и он затих. Тогда Марк пошел к шахте: гудки как раз подняли траурный рев, призывая толпы рабочих на места. Марк шел с ними, один из тысяч, неотличимый от остальных ни с виду, ни достижениями. И опять он ощутил тревогу, смутное, но крепнущее сознание того, что эта жизнь не по нему, что он способен приложить свои молодость и энергию к большему; и с любопытством смотрел на людей, которые торопливо шли мимо него к железным воротам под повелительные призывы гудков.