– Согласны,— ответил Ганнибал.
– Значит, на том и порешили,— сказал Кинги с глубоким удовлетворением.— Ну как, профессор Друм, еще побокальчику? В конце концов, мы не каждый день пьем за новое открытие великого гения! Выпили? Ну а теперь за вас, Одри! Так, милая? Вот и отлично!
Три следующих дня Одри и Питер не вылезали из Долины пересмешников. Они выбрали и пометили полдюжины молодых деревьев омбу, которые были осторожно выкопаны и пересажены в бочонки с землей командой дюжих зенкалийцев. Операция проходила под наблюдением доктора Феллугоны, который, впрочем, больше путался под ногами, чем помогал делу, поскольку каждые полчаса разражался слезами радости, так что приходилось все бросать и успокаивать его.
С птицами дело обстояло иначе. Питер соорудил для них огромную проволочную клетку, положил в нее разные изысканные приманки и с помощью Одри заманил туда пару пернатых. Птахи вошли в клетку без малейшего колебания и отнюдь не выказывали каких-либо признаков недовольства пленением. Скорее их тревожило другое — что лакомые кушанья, которые припасли для них Питер и Одри, когда-нибудь закончатся. И точно: едва только клетку открыли, чтобы их выпустить, как они, хлопая крылышками и отчаянно крича, принялись носиться взад-вперед. Еще бы, только что был корм под клювом, а теперь вдруг исчез! Нужно ли говорить, что впоследствии, когда потребовалось заманить их в небольшую клетку для показа на параде, сделать это не составило никакого труда.
Между тем Лужа, придя в сознание и поняв, что его могут обвинить в целой куче преступлений, в том числе в покушении на убийство, принялся выкручиваться. Разве он так уж был заинтересован в строительстве аэродрома и плотины? Вот вам свидетельства в письменном виде, что это все сэр Осберт и лорд Хаммер! В их руках средства, они намеревались сорвать на этом куш, так с них и спрос! Кинги, который не прочь был при случае схитрить, утаил от Лужи, что планы строительства теперь окончательно отпали, и сказал, что если в добавление к письменному свидетельству против сэра Осберта и лорда Хаммера он напишет письмо, в котором полностью раскается в своих грехах, то в этом случае его наказание ограничится высылкой с Зенкали. Лужа ухватился за предложение владыки как за соломинку, и капитан Паппас спецрейсом вывез его с острова, честно отработав свои пятьсот фунтов. Что до сэра Осберта и лорда Хаммера, то Кинги пригласил их во дворец для встречи.
– Вам, конечно, хорошо известно,— начал Кинги самым холодным тоном,— что ваш общий знакомый Лужа являлся членом моего кабинета. Он был арестован и выслан с Зенкали по множеству причин, но главная из них заключалась в том, что он стремился протащить идею строительства аэродрома и плотины любой ценой, поскольку это сулило ему большие деньги.
В зале воцарилась зловещая тишина. Во время этой затянувшейся паузы сэр Осберт несколько раз менял цвет, становясь то красным, то белым, то бледно-желтым, а лорд Хаммер, покрывшись испариной, перекладывал, словно детские кубики, бумажник, футляр от очков и портсигар.
– Причиной того, что суровое тюремное заключение было заменено ему высылкой, стало не только чистосердечное раскаяние, но и ряд документов, свидетельствующих о том, что и вы… джентльмены…
– Подлог! Сплошной подлог! — проворчал сэр Осберт.
– Так вы ему поверили? Нельзя доверять таким, как Лужа,— пропищал, словно флейта, лорд Хаммер.
– Тем не менее эти документы заронили в мою душу сомнения и могли бы вызвать серьезные опасения у правительства. К счастью, мне нет необходимости обнародовать их,— заметил Кинги.
Сэр Осберт вздохнул с облегчением, а лорд Хаммер вытер взмокший лоб.
– Причина тому заключается в следующем: благодаря открытию профессора Друма была доказана необходимость
существования Долины пересмешников для экономики острова, следовательно, она не подлежит затоплению ни при каких обстоятельствах. Тем не менее эти документы, вместе с признанием Лужи, будут находиться в особой папке и в случае надобности могут быть использованы в будущем.
– А не лучше ли просто уничтожать такие вещи? — спросил сэр Осберт.— Попадут еще в недобрые руки!
– Вот именно! Все это — злостные наветы! — сказал лорд Хаммер.
– Эти бумаги — в моих надежных руках,— мягко сказал Кинги,— и всем остальным будут недоступны. Теперь о другом. Мне известно, что британскому правительству стоила больших забот и денежных затрат посылка сюда войск и гостей, и я полагаю, оно не обрадуется, если эти денежки уйдут в песок. Ну а для нас обретение старинного божества — великое событие, вполне достойное празднования. Итак, внимание: в следующий вторник состоятся грандиозный парад и народное гулянье в саду у стен
дворца. Надеюсь, сэр Осберт, я могу рассчитывать, что находящиеся на острове войска примут участие в торжествах?
– О да… да, конечно,— сказал слегка ошалевший сэр Осберт.— Я… буду рад помочь…
– Да, конечно,— сказал лорд Хаммер.— Можете на нас рассчитывать.
– Прекрасно,— сказал Кинги.— Ценю вашу любезность. Я передам юному мистеру Флоксу, чтобы он поддерживал с вами связь, когда дело дойдет до окончательного согласования деталей.
– Конечно, конечно,— сказал сэр Осберт.— Я буду только рад, если в столь уникальном мероприятии будет и капля моего участия.
– О да,— сказал лорд Хаммер.— Случай действительно уникальный.
Питер и Одри вернулись из Долины пересмешников для участия в заседании парламента, на котором Кинги должен был огласить решение относительно плотины и аэродрома. Кинги и Ганнибал заперлись на двое суток, трудясь над речью для владыки. Они переписывали ее шестой раз подряд, и к трем часам утра Ганнибал стал выходить из себя.
Наклонившись вперед, Кинги взял его за запястье.
– Милый друг! — мягко сказал он.— Не ворчите на меня так! Мы ведь оба знаем, что это будет самая выдающаяся речь из всех, которые мне когда-либо доводилось произносить, поскольку я буду говорить о том, что считаю благом для моего народа, моей страны. Для меня большая честь, что вы помогаете мне в этом, как всегда помогали во всем.
Ганнибал взглянул на владыку и улыбнулся.
– Вы слишком деликатны для монарха,— сказал он.— Я всего лишь взбалмошный балбес. Не обращайте на меня внимания.
– Мой друг, как мне не обращать на вас внимания,
если ваши советы всегда были только добрыми. Ведь вы
любите Зенкали, и, не скрою, я чувствую вашу привязан
ность ко мне, а это мне так лестно!
– Об одном я просил бы вас,— угрюмо сказал Ганнибал,— молчите об этом: не дай Бог широкой публике по думать, что я чувствую привязанность к черномазому.
Кинги запрокинул голову, заливаясь смехом.
– Милый Ганнибал,— сказал он, протирая глаза,— если бы не вы да не газета «Голос Зенкали», как скучно было бы мое правление!
Наконец они отстучали текст на машинке, нещадно барабаня по клавишам, и хотя содержание речи в значительной мере было придумано Ганнибалом, заключенные в ней чувства полностью принадлежали Кинги.
И вот наступил торжественный час. По такому случаю все надели свои самые красочные одеяния. Партер пестротой и яркостью напоминал лоскутное одеяло. На самом монархе был алый с желтым, ослепительно блестящий халат. Его Величество медленным шагом прошествовал по залу, отвешивая торжественные поклоны то правой, то левой стороне. Он выглядел словно только что вылупившаяся из куколки яркая бабочка. Дойдя до громадного трона, он аккуратно, чтобы не помять складки своего платья, сёл на него. Затем вынул очки и, нацепив их на нос, аккуратно разложил листы с записанной на них речью. Наконец он поднялся с трона и мгновение простоял молча; одеяния ниспадали с его могучей и величественной фигуры, словно победные знамена.
– Друзья,— начал он своим глубоким, раскатистым голосом,— сегодня я имею честь сообщить вам новости, которые не только удивительны сами по себе, но и представляют исключительную важность для всех нас и будущего Зенкали. Мы здесь, на нашем острове, живем в век чудес. Нам повезло, ибо для большинства людей чудеса остались где-то в глубокой древности; до недавнего времени я тоже так считал, но теперь позвольте поставить этот тезис под сомнение.