— Почему бы нет? — отозвался Ларри.
— Ну, начать с того, что он такой старый. Ему не меньше пятидесяти, — подчеркнула Марго.
— Мужчина в расцвете лет, — небрежно заметил Ларри. — Иные и на девятом десятке обзаводятся детьми.
— Не понимаю, — жалобно сказала Марго, — почему ты ко всему обязательно примешиваешь секс. И вообще, он грек. Она не может выйти замуж за грека.
— Почему? — возразил Ларри. — Гречанки запросто выходят замуж за греков.
— Это совсем не то, — ответила Марго. — Это их личное дело. А мама англичанка.
— Я согласен с Ларри, — неожиданно вступил Лесли. — Он явно состоятельный человек — два дома в Афинах, один на Крите. Что из того, что грек. Тут уж ничего не поделаешь, и ведь мы знаем очень славных греков — возьми хоть Спиро.
— Она не может выйти за Спиро, — горячилась Марго. — Он женат.
— А я и не сказал, чтобы она за него выходила, просто отметил, что он славный грек.
— Все равно, я против смешанных браков, — настаивала на своем Марго. — От таких союзов рождаются дублоны.
— Квартероны, — поправил ее Ларри.
— Ладно, как бы они ни назывались, — сказала Марго, — не хочу, чтобы у мамы были такие дети. И не хочу отчима, фамилию которого невозможно выговорить.
— Когда они поженятся, сможешь называть его по имени, — заметил Ларри.
— А какое у него имя? — подозрительно осведомилась Марго.
— Еврипид, — ответил Ларри. — Сокращенно — Рип, если хочешь.
Было бы слишком мягко сказать, что профессор в тот вечер произвел на нас плохое впечатление. Когда стук копыт и звон бубенцов возвестил, что коляска с гостем въехала на ведущую к нашему дому извилистую дорожку среди олив, мы услышали голос профессора прежде, чем увидели его. Он распевал очень красивую греческую песню о любви. К сожалению, ему явно никто не говорил, что он начисто лишен музыкального слуха, а если и говорили, он не поверил. Профессор пел очень громко, возмещая качество звука количеством. Мы вышли на веранду встретить его, и когда коляска остановилась перед крыльцом, тотчас стало очевидно, что наш гость явно перебрал вина. Прямо из коляски он упал на ступеньки крыльца, разбив при этом, увы, три бутылки вина и горшочек с приправой чатни, приготовленной им для дамы. Элегантный светло-серый костюм был спереди весь залит вином, так что профессор больше всего походил на человека, чудом уцелевшего после страшной автомобильной катастрофы.
— Он пьян, — сообщил возница на случай, если мы этого не заметили.
— Надрался, как сапожник, — заметил Лесли.
— Как два сапожника, — поправил его Ларри.
— Это ужасно, — сказала Марго. — Мама не может выходить замуж за греческого пьяницу. Папа был бы решительно против.
— Выйти за него замуж? — удивилась мама. — О чем это вы?
— Просто мы подумали, что он внесет немного романтики в твою жизнь, — объяснил Ларри. — Я ведь говорил тебе, что мы нуждаемся в отчиме.
— Выйти за него? — в ужасе воскликнула мама. — Лучше умереть! Что вы такое говорите, дети?
— Вот видите, — торжествующе заявила Марго. — Я же говорила, что она не пойдет за грека.
Тем временем профессор успел снять забрызганную вином фетровую шляпу, поклониться маме и уснуть, лежа на ступеньках крыльца.
— Ларри, Лесли, вы безобразно себя ведете, — сказала мама. — Поднимите этого пьяного дурня, положите обратно в коляску и скажите кучеру — пусть везет его туда, где подобрал. И чтобы я больше его не видела.
— Где твое романтическое чувство? — воззвал Ларри. — Как мы можем снова выдать тебя замуж, если ты будешь вести себя так недружелюбно? Малый всего лишь выпил стаканчик-другой.
— И чтобы я больше не слышала эти дурацкие разговоры о моем новом замужестве, — твердо произнесла мама. — Я сама скажу вам, когда и за кого пожелаю снова выйти замуж, если вообще пожелаю.
— Мы только пытались помочь тебе, — обиженно сказал Лесли.
— Пока что помогите мне избавиться от вида этого пьяного идиота, — ответила мама и зашагала обратно в дом.
Обед в тот вечер был отменный; знал бы профессор, что потерял! Правда, застольная беседа текла довольно вяло.
На другой день мы отправились купаться, предоставив уже не так воинственно настроенной маме бродить по саду с ее каталогом семян. Вода в море была такая теплая, что освежиться можно было, только отплыв подальше от берега и нырнув на глубину полутора-двух метров. Искупавшись, мы простерлись на земле под оливами; соленая вода, высыхая, разрисовывала кожу нежными белыми узорами.