На второй день нашего ареста я уже немного заскучала. Еще одним неприятным открытием стало то, что нам отключили местный канал. На «Экспрессии» было свое телевидение — крутили старые фильмы, проверенные временем и обязанные вызывать у экипажа положительные эмоции, концерты и познавательные передачи. Думаю, таким образом командор Шеман хотел дать нам возможность обдумать свой поступок. Что же, пришлось смириться и коротать время с книжкой, которая обнаружилась в шкафу.
Джаспер почти все время дрых на своей койке, в разговоры вступал неохотно, перетрудив свой речевой аппарат в течение предыдущего дня, когда бесконечное количество раз рассказывал историю нашего похищения и побега.
— Джаспереныш, — не выдержала я после того, как дежурный офицер принес нам обед и я, без аппетита пожевав холодную пюреобразную массу с неким куском чего-то призванного заменить мясо, но безуспешно, — что молчишь, как партизан перед расстрелом?
И поразмыслив над тем, что может вызвать интерес у приятеля и заставить его со мной поболтать хотя бы немного, задала провокационный вопрос:
— А теперь, когда ты знаешь, что я девушка, скажи, как я тебе!
Джаспер с удивлением посмотрел на меня так, будто в первый раз увидел.
— Ты мне в подружки, что ли, набиваешься? — спросил он, но, заметив, как я покраснела и пошла пятнами, хихикнул: — Ладно, ладно, шучу.
Потом мечтательно откинулся на подушку:
— А что, если тебя принарядить, подкрасить, паричок там нацепить…
Ему пришлось прервать монолог, потому что на лице у него оказалась подушка, а сверху подушки я, мечтающая его придушить. Джаспер, хохоча, схватил меня за руки, извернулся (вот сильная зараза) и внезапно оказался сверху. Аккуратно сложив мои руки у меня на груди, чтобы я не трепыхалась, он наклонился к моему лицу и сказал уже не таким противным голосом:
— Дорогой мой Финик, я твой друг, и, честно, мне глубоко безразлично, девчонка ты или парень. Мне с тобой не скучно и приятно общаться. Так что давай на этом и остановимся.
После этого Джаспер сполз с меня, правда, как мне показалось, опасливо косясь на подушку, потом все-таки решил, что мало надо мной поиздевался и добавил:
— Но, если хочешь, могу чмокнуть тебя в носик.
После этого он так противно захихикал, что у меня немедленно возникло искушение придушить его еще раз, но помня, чем это только что закончилось, я вздохнула и с деланным равнодушием уткнулась в книжку. И что я к нему, правда, пристала… Ведь не хочу же я в самом деле, чтобы он был моим парнем. Я внимательно прислушалась к своим ощущениям: нет, не хочу. Придушить его слегка, это с радостью. Пощипать, поколотить, обругать и посмеяться вместе с ним — с удовольствием. Но поцеловать, или еще больше… Однозначно нет. Мне стало легче. Вот мы и расставили все точки над «и». Еще одна полузабытая поговорка, употребляемая моей бабушкой. Никогда не видела над буквой «и» никаких точек.
Вечером третьего дня нас посетил сам командор. Сначала постоял в дверях, словно раздумывая, стоит ли входить, потом все же вошел. Мы с Джаспером вскочили и вытянулись по струнке. Я мысленно застонала, представляя, какой у нас помятый видок после долгого валяния на кровати. Нечесаные волосы стоят дыбом, а рабочая форма помялась. Критически осмотрев Джаспера, я поняла, что я выгляжу не лучше, и мне очень захотелось провалиться сквозь землю. Шеман, однако, сделал вид, что не видит нашего неподобающего для членов команды вида и стал интересоваться, все ли нас устраивает. Хорошо ли нас кормят, нет ли претензий. Немного обалдев от такого внимания начальства, мы честно ответили, что нас все устраивает, только вот, сильно смущаясь, добавила я, очень скучно. И нельзя ли разрешить нам посещать хотя бы лекции. Шеман взглянул на меня немного удивленно, вероятно размышляя о том, какие наглые пошли юнги, но ничего не сказал. Мы тоже молчали, переступая с ноги на ногу. Командор, вспомнив, зачем, собственно, приходил, откашлялся и официальным голосом сообщил, что так как шаттл через несколько часов совершит прыжок и окажется в малоисследованном районе галактики и так как каждый член команды на счету и должен заниматься своей работой, он считает, что можно освободить нас от наказания в надежде, что подобное больше не повторится. Мы клятвенно пообещали, что НИКОГДА! После этого нам снова были выданы браслеты-коммутаторы взамен тех, что навсегда остались на Палладисе, и было приказано привести себя в приличный вид перед выходом на ночную смену. Командор решил нас еще немного проучить напоследок: ночная смена — это ужас. Я вообще с трудом переношу ночные бодрствования, начиная с двенадцати ночи я страдаю, борясь со сном, зеваю в кулак, а настроение портится с каждым часом, проведенным без сна.