— Мы другие. Я никогда не хотел чего-то иного. И не представлял, что может быть по-другому, пока…
— Пока тебя не поймал Юлиус.
— Да. Понимаешь, я ведь, правда, отправлен был с миссией изучить человечество, узнать его слабое место, чтобы потом можно было с легкостью завоевать его. В общем-то, только одно стояло у нас на пути — музыка. Была в ней какая-то сила, которая держит нас сильнее любых наноматериалов.
— Ну да, я знаю. И ты, в конце концов, эту загадку разгадал. Что, человечеству пора писать завещание?
Джаспер невесело усмехнулся.
— Мы бы ведь тогда с тобой сейчас не разговаривали, правда? Финик, не перебивай что ли, мне и так тяжело. Понимаешь, Юлиус приходил ко мне каждый вечер, рассказывал мне о вас. Рассказывал сказки, словно я был ребенком. Рассказывал вашу историю. Я постепенно учился видеть человечество его глазами. И, может быть, от того, что сам в этот момент был маленьким теплокровным страдающим существом, слова «любовь, доброта и сострадание» не были уже для меня пустым звуком. Ты помнишь сказку про Джинна из «1001 ночи»? Когда Джинн, томясь в бутылке, думает о том, что если спасут его сейчас, он осыплет своего спасителя сокровищами, потом, спустя время, думает о том, что оставит этому человеку жизнь, а в конце, измучившись ожиданием, клянется, что убьет того, кто, наконец, вызволит его. А со мной было наоборот. Я думал сначала, что скоро выберусь, и тогда ничто не спасет человечество. Позже, спустя год или больше, думал, что, возможно, оставлю человечество в покое. А под конец моего заключения уже точно знал, что не причиню людям никакого вреда. И тогда я понял, что такое музыка.
— И что же?
— Музыка — это творчество. Это создание чего-то нового. Способность видеть то, чего нет. Я понял это только тогда, когда любовь, сострадание и другие человеческие ценности прочно пустили корни в моей душе. Наверное, потому что они неразрывно связаны с творчеством. Это волшебный дар, которым мы никогда не обладали. Удивительно, но я ведь даже сначала соврать не мог на простейшие вопросы. Горе-шпион. Вот так. Смешно получилось. Разгадал секрет музыки и смог ее одолеть только тогда, когда не хотел уже уничтожать человечество.
— Но почему же тогда ты так рвался на Пандору?
— Почему? Да я уже сказал Юлиусу. Я долго не смогу себя контролировать на свободе, где так много добычи. Где я могу почувствовать чей-то страх и не совладать с собой. Я ведь все же ужасный хищник, и этот хрупкий мир мне чужой.
— Значит, ты всего лишь хотел защитить нас от самого себя. А Юлиус думал, ты ему угрожаешь.
— Да. Я понял. Но его сложно упрекнуть. Он видел, какими беспощадными мы можем быть.
— Но назад ты решил лететь свободным.
— Да. Знаешь, надоело сидеть в замкнутом пространстве три года. Хотелось долететь с комфортом.
Он улыбнулся.
— И тогда ты придумал Джаспера, — сказала я Джасперу, заглядывая в его прелестные миндалевидные фиолетовые глазки. — У тебя здорово получилось.
— Спасибо. Я старался. Ты ведь и правда никогда бы не подумала?
— Правда. До последней секунды не сомневалась… Но почему же ты мне раньше не сказал?
— Я пытался несколько раз. Помнишь, тот день, когда мы спустились на палубу F? Я хотел тебе открыться, но ты так ужасно испугалась при виде того коридора, что я даже представить себе не мог, что случилось бы, начни я пытаться рассказывать!
Я отчетливо вспомнила тот день и палубу F, и свой безотчетный страх. И тут же все остальные события вдруг закружились в моей голове, потом встали на места, и увидела все происходившие с нами события совсем в ином свете. И заговорила быстро-быстро, стараясь не потерять мысль:
— Конгломерат Вилор. Ты спас меня тогда не потому, что чудесным образом владеешь отмычками, а в коридоре, как по волшебству, никого не оказалось?
— Да. В коридоре было полно вооруженных людей, которые не знали, с кем связались.
— Когда мы совершали гиперпрыжок, ты, правда, стоял у моей кровати, и волосы твои развевались от ветра?
— Да. Я еще в прошлый раз обратил внимание, как влияют на нас гиперпрыжки. Если не сконцентрироваться изо всех сил на удержании формы, то меня растянет по атомам на огромное расстояние, на многие десятки километров. Очень неприятно, и долго потом назад собираться. Вот я стоял и концентрировался. Вполне успешно.
— А тогда, на следующий день после того, как Юлиус рассказал команде о первом полете на Пандору, ты удрал и прятался от меня не потому, что боялся, а потому что…