Он медленно выкарабкался из ямы, весь извалявшись в земле, и с трудом встал на ноги. Колени мелко дрожали, подгибались, суставы прошивало болью как кучей крошечных иголочек, а воздух, который он нервно вдыхал в свои будто новорожденные легкие, казалось, был раскален. Крылья тащились грузом, тянули вниз. Он огляделся вокруг – уже стемнело, но его ангельские глаза все видели. Пока видели, тревожно мелькнуло у него в голове.
Со всех сторон на него пристально глядела многоокая осиновая чаща. Он стоял посреди длинных и гибких осин, шелестевших высокими кронами, глядевших на него десятками глаз, которые остались после опавших веток на нижней части ствола. Они напоминали ему крылья некоторых других ангелов – темные, испещренные мерцающими глазницами.
Осиновые глаза будто свидетельствовали его падение, пристально вглядывались в промахи, неудачи и слабости, смеялись над его тяжелыми крыльями, а шепот осиновых крон как бы говорил ему: никуда ты отсюда не денешься, как ни старайся, Птица.
«Птицей» его тоже впервые назвали осины – эти внимательно глядящие на путников глаза леса. Он знал, что наверху многие их недолюбливают, чуть ли не проклинают, а осины сотнями шепотков пытаются отстоять себя, рассказывая каждому, кто готов слушать, мол, мы тут вообще ни при чем, мы – про перерождение и никак не виноваты, что у божьего сына какие-то проблемы с деревьями, вот помните смоковницу?..
Птица слушал шепот леса. Он гудел у него в голове, а потом затих окончательно, оставив Птицу в шелестящих от каждого ветерка осиновых листьях. Птица попытался расправить крылья, взлететь – ничего не вышло, он только почувствовал, как поднялась в воздух вся влага, осевшая в перьях. Осиновые глаза продолжали над ним посмеиваться, но в этот раз совсем тихо, как будто жалели. Птица и сам стал чувствовать надвигающуюся жалость к самому себе, он все еще плакал, почти незаметно, без громких драматичных всхлипов. Он не знал, как ему быть, потому что никогда не думал, что может упасть.
Сделав несколько шагов вперед, он поскользнулся босыми ногами на мокрой земле и упал, впечатавшись руками в грязь. Встать заново сил не было, и он так и остался сидеть на коленях, окончательно расклеившись и обнимая себя тяжелыми крыльями. Как же по-дурацки все выходит, думал он. Что ему теперь делать?
Его вдруг обретенное материальное тело слабело и покрывалось мурашками от надвигающейся осени, сырости и ветра, пляшущего между осинами; маховые перья совсем не грели, только леденели все больше. От их холодных прикосновений к коже Птица дрожал. Под внимательными взорами осиновых глаз он все же умудрился неспокойно заснуть.
Проспал Птица недолго, а когда проснулся, на него уже смотрели не лесные глаза, а несколько пар человеческих, и подлесок окрасился светом рассветного солнца, погружая пространство в розовый кисель.
– Эй, – потрясли его за плечо. – Ты в порядке? Что-то случилось?
Над ним с обеспокоенным видом склонился крепкий светловолосый юноша. Птица в ужасе шарахнулся – гигантскими крыльями он все еще обнимал свои обнаженные плечи. При свете на перья было больно смотреть – они выглядели потрепанными, цвета грязной серой половой тряпки. Крылья все еще были мокрыми и поникшими, а ангельской силы в них не чувствовалось совсем. Птица выдохнул, к глазам снова подкатили слезы. «Еще не хватало, чтобы люди увидели крылья», – думал он, но люди, кажется, не обращали никакого внимания на его пернатую проблему.
– Илюш, вдруг у него с головой не в порядке. Откуда ты знаешь, что он делает один в таком виде у черта на куличках? – послышался девичий голос со стороны кустарников.
– Лиз, ему явно нужна помощь, не бросать же тут, – укоризненно ответил ей светловолосый Илья, все еще нависающий над Птицей и с интересом его рассматривающий.
Лесной воздух звенел тишиной, Птица глянул на свои крылья и увидел, как от них идет пар, будто их опустили в горячую воду, а не макнули в ледяные дождевые тучи. Крылья медленно испарялись, а когда исчезли окончательно, лопатки Птицы дернуло болью. Он оглянулся на осиновые глаза, пялящиеся на него в утреннем свете, деревья зашептали – их шепотки он разобрал едва-едва: «Не забывай, крылья все еще твои. Если не забудешь».