— Малыш, вы ведь хотели сказать совсем другое.
— Нет, именно это.
— Ладно-ладно, меня не проведешь…
— Мистер Кэлхоун, вы будете обедать?
Джерет приложил руки к груди, а его лицо изображало саму невинность. Но глаза! Глаза! Они были поистине дьявольскими.
— Вы правы, Малыш, я умираю от голода. Я хочу… — он задержал взгляд на ее губах, облизнув свои.
— Может вы когда-нибудь прекратите?
Джерет удивленно поднял брови и с ангельским видом переспросил:
— Прекратить, что? Я только что собирался поведать вам, чего я хочу.
— Мне кажется, мы будем обсуждать с вами меню до завтрашнего утра.
Хозяин дома рассмеялся:
— Ладно, оставайтесь завязанной на все свои бантики, Малыш. Принесите мне сэндвич из сыра с перцем на черном хлебе и пиво. А себе, если не любите сыр, поджарьте бифштекс.
— Но я люблю сыр.
— Тогда вы не любите пиво.
— Какой проницательный!
— Какой про… что?
— Вы прекрасно поняли, что я сказала. Однако вам не стоит пить пиво после таблеток. — Эти слова вновь вызвали на лице Джерета Кэлхоуна его знаменитую усмешку. — Впрочем, это неважно, вы слишком толстокожий, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. — И уже подойдя к двери, Кортни спросила: — Вам горчицу или майонез?
Джерет отрицательно покачал головой:
— Ничего. Сами попробуйте перец и забудете про горчицу. — И, улыбаясь, добавил: — Спорю, что острый перец вы также не любите.
— Нет, конечно.
— С чем вас и поздравляю.
Кортни натянуто рассмеялась и вышла. Вдогонку ей донесся раскатистый хохот. Она приготовила сэндвичи, добавив острый перец. Налила себе стакан ледяной воды. В это время громкий голос потребовал принести еще пива. Вернувшись в спальню, девушка поставила поднос с едой на стол. Она хлопотала вокруг раненого, чувствуя постоянно на себе его внимательный взгляд.
— Спасибо, Малыш. Ты по-настоящему заботишься обо мне.
— Пожалуйста, мистер Кэлхоун.
В глазах Джерета заплясали озорные огоньки, и он принялся за еду.
— Очень вкусно, — похвалил он, — а твой сэндвич, Малыш, он такой же пресный, как и вода?
— Мне он нравится.
— Вы давно живете здесь по соседству? — неожиданно спросил Кэлхоун.
— Двести лет.
На лице Джерета промелькнуло удивление, затем он рассмеялся:
— Старое фамильное гнездо?
Кортни кивнула:
— Да, мои предки обосновались здесь еще когда это была дикая местность.
— И с тех пор все сохранилось в первозданном виде?
— Нет. Многие годы здесь была ферма. Но после смерти дедушки мои родители преподнесли сто десять акров земли в дар Нешвиллю, и город объявил эту территорию заповедником. У меня же остался участок, на котором стоит дом, еще немного мне платят за экскурсии по заповеднику и за то, что я здесь живу.
— Но вы же не ухаживаете абсолютно за всем, не так ли?
— Конечно, нет. Это забота города. Я же поступила на заочные курсы, чтобы получить степень по зоологии.
Джерет в удивлении поднял брови:
— Но тогда вы, должно быть, очень заняты?
— Мне нравится учиться. Естествознание — это удивительная наука, заповедники ведь могут сохраняться и развиваться по-разному, есть, на самом деле, много путей. Это особая наука.
— А это природный заповедник или исключительно для птиц?
— В основном, птичий. Но мы называем его природным, так как здесь водятся и мелкие животные: кролики, опоссумы, белки, — сообщила Кортни, удивляясь тому, как легко можно с ним разговаривать. — А в пруду есть рыба, водятся черепахи и змеи. Имеется небольшое здание, где расположена выставка, три родника, природные тропы и еще один пруд, который захватывает и часть вашей территории. — Помолчав, Кортни осторожно спросила: — Как давно умерла ваша жена?
— Тринадцать месяцев. От злокачественной опухоли.
— Мне очень жаль.
Ответ Джерета прозвучал очень спокойно, но по тому, как болела ее мать, Кортни знала, что такое рак. Боли, мучения и большое горе.
Они ели молча. В комнате витала атмосфера уюта. Прошло целых десять долгих минут, прежде чем Джерет взглянул на нее:
— Малыш, я очень рад, что время от времени ты не возражаешь помолчать.