Читать вслух мне, конечно, не разрешали. Бо Шитали повторяла – мол, нечего бахвалиться, тем более что тут все говорят на лозийском. Так что если меня заставали за этим занятием, я получала подзатыльник. Но меня было не остановить. Вот и сейчас я развернула газету и стала читать.
«Гуманитарная еда попала в плохие руки», – гласил заголовок. Рядом – фотография плотно сбитого темнокожего чиновника с серьёзным выражением лица. От долгого пребывания на воздухе бумага покоробилась и белая рубашка чиновника приобрела желтушный оттенок. Я резко опустила газету, пропуская Бо Шитали, которой что-то нужно было взять в доме, а потом продолжила чтение.
«Все усилия по борьбе с голодом, вызванным наводнениями и засухой в разных районах страны, натолкнулись на неожиданное препятствие. Часть гуманитарной продовольственной помощи, за распределение которой отвечает правительство, оказалась на прилавках магазинов. Вице-президент Кристон Тембо, курирующий эту программу, пригрозил суровым наказанием махинаторам. „Какой позор, – сказал он. – Ведь основная часть продуктов поступает от иностранных доноров“».
«Северные районы Замбии захлестнули наводнения, а на юге бушует засуха. В результате в одной части страны урожаи смыло водой, а в другой они зачахли от её недостатка. Стихия затронула сначала двадцать девять, а теперь уже и тридцать четыре округа, и вопрос продовольственной помощи встаёт особенно остро.
Этим вопросам и были посвящены недавние парламентские слушания…»
– Поди и сделай, что тебе велели! – Бо Шитали вырвала у меня из рук газету. Я нахмурилась, вспомнив, что мама никогда с ней так не разговаривала. – Хватит строить рожи. Иди и свари ншиму.
Сонно зевнув, Бо Шитали вернулась в дом. Я взяла газету, машинально посмотрела на дату (двадцать пятое марта 1998 года) и порвала её на клочки. Положила в жаровню, чиркнула спичкой и стала раздувать потухшие угли, пока их не объяло оранжевое пламя. Бо Шитали снова вышла во двор: она уже смыла кровь с лица, теперь ранка на лице будет долго заживать. Оттолкнув меня от жаровни, она сама приготовила ншиму для мужа и покормила его. И весь день ходила обиженной на весь мир.
Бетонные полы в наших местах принято регулярно натирать красной мастикой и отполировывать до блеска. Это было свидетельством чистоты и порядка, и соседки ревниво присматривали друг за дружкой, соревнуясь в трудолюбии. Я хорошо помню большие жестяные банки с мастикой «Санбим рэд ступ полиш», которыми мама затоваривалась по пять штук за раз. Картинка на банке была похожа на детский рисунок: рыжее улыбающееся солнышко встаёт из-за забора. Когда мама занималась полами, по дому разносился сладковатый запах воска, и нужно было обязательно обождать, когда мастика высохнет. Для этого мама распахивала все двери, и по дому гулял тёплый сквознячок. Покупная мастика лучше самодельной, но первое время ноги всё равно немного прилипают к полу, пачкая ступни. Вот таким я и запомнила наш дом: раскрытые настежь двери, красные блестящие полы, а из-за забора восходит солнышко.
Бо Шитали не покупала дорогую мастику, а готовила её сама, смешивая ингредиенты в оригинальной банке от мастики. Этой премудрости я не знала, и Бо Шитали принялась меня учить в тот же день, когда получила по уху. Только она принесла необходимые для варки мастики свечи, как о себе напомнила бедненькая Лимпо.
– Мамочка, нанвела ньяла[76], – заныла она. – А ведь такие прекрасные ямочки на щёчках даны девочке, чтобы смеяться, а не плакать.
– Лимпо, ни утвиле ахулу тала[77], – мягко поправила дочь Бо Шитали.
– Мамочка, нанвела ньяла. – Лимпо уже ревела во весь голос.
На пороге показался Бо Ндате Лимпо. Он был довольно высокого роста, и, чтобы не удариться головой о притолоку, всякий раз ему приходилось нагибаться. Бо Хамфри подслеповато сощурился на солнце и вытер рукавом рот.
– В чём дело? – спросил он, сонно зевая.
– Ни утвиле ахулу тала, Бо Ндате, – пролепетала девочка. – Я кушать хочу.
Бо Хамфри пошарил в карманах и вручил дочке мятую зелёную банкноту в двадцать тысяч квач. Что-то Бо Шитали совсем раззевалась сегодня. На нервной почве, что ли? Вот она кладёт в банку с солнышком парафин и ставит её на жаровню. Движения её вялые, как у сомнамбулы. Да что это с ней такое? Затем Бо Шитали вскрывает пачку со свечами и начинает мелко строгать их над жёлтой миской, не забывая вытаскивать червячки фитилей. После этого она высыпает содержимое миски в банку с парафином, который уже успел расплавиться. Бо Ндате всё ещё стоит в дверях, пожирая меня глазами. Я нервно переминаюсь с ноги на ногу, очень надеясь, что Бо Шитали никуда не засобирается.