Вечером Энала оставила меня дома. Когда я проснулась на следующий день, она ещё не вернулась, и тут кто-то постучал в дверь. Превозмогая подступившую тошноту, я пошла открывать. На пороге стоял Али. Он выглядел ещё более измождённым, чем накануне: щёки ввалились, глаза как у загнанного зверя. Я сразу же перестала злиться на него и снова подумала: Господи, как он вытянулся. Но вслух сказала:
– Что ты тут делаешь?
Глаза брата шныряли по комнате. Остановив на мне взгляд, он сказал:
– Прости за вчерашнее, сестрёнка, но мне нужно было срочно вернуть долг. Припёрло, понимаешь? – Он горько усмехнулся.
Я никак не ожидала извинений, думала, что Али станет огрызаться, но он лишь озадаченно почесал болячку на голове. Сейчас он так походил на Тате, что у меня сердце сжалось. Ну как я его выгоню? Так что я впустила его, накормила. Он умял всё в одно мгновение и даже сказал спасибо, а потом завалился на диван и уснул. Мой бедный младший брат. Я даже забыла про собственное недомогание. Плевать, что он меня обокрал, плевать на то, что я осталась без туфель, главное – мой брат рядом. Меня, конечно, грыз червячок сомнения, а вечером я отправилась на работу, надев чёрные балетки за неимением другой обуви.
Мне достался прежде незнакомый клиент в новенькой синей «прадо» представительского класса. Ублажив его дряблый пенис и получив банкноту в 100 тысяч квач, я посчитала день удачным.
Домой я вернулась в два ночи. Али исчез, а вместе с ним исчезли наш телевизор, радио и электроутюг.
Глава 18
Я изошлась желчью в прямом и переносном смысле этого слова. Я была зла на брата, и меня всё время рвало. Стоя за домом, я обдумывала случившееся. Али забрал у нас самое ценное, а мы с Эналой столько работали, чтобы купить всё это. Эта мысль вызвала новый приступ тошноты.
– Твою мать, – пробормотала я, глядя на копошащихся под ногами мух. На заборе кто-то сделал надпись красным спреем: «Мэри – босс отсос». Мог ли кто-то из моих клиентов утрудить себя такой выходкой в результате десятиминутного общения со мной на заднем сиденье машины? Что-то не очень верилось. Расстёгивая ширинки и вытаскивая свои набухшие вонючие члены, они для проформы, конечно, спрашивали моё имя. Но я всегда называлась Мэри, прекрасно зная, что уже через десять минут они забудут про меня.
– Никогда не говори им своего настоящего имени, – учили меня девчонки. Я уже столько раз называлась Мэри, что вполне могла бы откликнуться на это имя. Но днём меня не узнавали ни на рынке, ни в магазине, ни в автобусе. Разве что на Аддис-Абеба-роуд имелись клиенты, повторно требующие девушку с томными глазами. Высунувшись из окна машины, они говорили: «Нифуна Мэри!»[102]
Одним словом, мне было плевать, кто оставил эту надпись. Меня и без того выворачивало наизнанку.
Из дома вышла соседка, старая мегера. У неё целая орава внуков, а ещё она редко когда здоровается с нами. И вот она стоит, смотрит на меня, отвращение на её лице сменяется жалостью.
– Ох, девка, сходила бы ты к врачу, – тихо сказала она.
Вытерев рот и поправив задники на балетках, я подняла на неё глаза. Сколько ж ей на самом деле лет?..
– Нили бвино. Зикомо[103], – слабым голосом проговорила я. Женщина сочувственно улыбнулась, и я не заметила особых морщин на её лице. С чего я взяла, что она старая? Должно быть, дело в её хромоте и в том, что она ходит в обносках, что болтаются на ней, как на чучеле. Но на самом деле ей и пятидесяти нет.
– Энда ку клиники, – повторила женщина мягким голосом. Кивнув, я вернулась дом, подошла к зеркалу, чтобы посмотреть, на кого я стала похожа. Бледная как смерть, глаза ввалились, ужас. Моргнув, я провела ладонью по лицу, надеясь увидеть в зеркале что-то более обнадёживающее. Ходячий мертвец, не иначе. Вздохнув, я обвязалась читенге и потащилась в больницу Чиленье.
Уродливое здание за старым забором нагоняло тоску, в нос ударил запах хлорки. Я вошла в больницу. Очередь из мамаш с детьми всколыхнула давние, не очень радостные воспоминания. Я замерла на пороге, снова превратившись в девочку, у которой умирал брат. По той же детской привычке я начала пересчитывать медсестёр – бесстрастных, со строго поджатыми губами. В своих ослепительно-белых халатах они были похожи на ангелов смерти. Так окрестил их один телерепортёр, когда какой-то отчаявшийся родственник подстрелил одну такую за неоказание помощи. Мимо меня проплыли три ангела. Если очень постараться, то из гула голосов можно вычленить отдельные реплики: