«Скорей бы он отошёл с дороги, хоть на дюйм сдвинулся, и тогда можно будет протиснуться и бежать, бежать в любую комнату, запереться там и сгореть от навалившихся чувств».
– Трудно поверить, – произнёс Шерлок, и Молли на секунду оледенела. – Миссис Хадсон умеет молчать – невиданное дело.
Смешок вырвался из горла женщины. У Молли не осталось больше сил на зрительный контакт, голова опустилась, уткнувшись в плечо сыщика, как тогда, в душе. Ровный огонь пылал у неё в груди и в висках.
– Прежде, чем сбежать, выполни для меня ещё одно поручение.
– Пожалуйста, Шерлок… не заставляй меня… находиться здесь…
– Я хочу, чтобы ты проявила дедукцию. Прямо сейчас, давай.
Шерлок решил устроить для неё пытку в наказание?!
Детектив тем временем жарко зашептал:
– Моя память – жёсткий диск, на котором я храню действительно полезную информацию, а прочий мусор, вроде знаний о солнечной системе, сексуальных похождениях кинозвёзд или имени нашего инспектора, удаляю. Однако, как ты сама заметила, детали твоей интимной жизни я помню прекрасно. Даже имена всех твоих немногочисленных бойфрендов. (Для сведения, девушек Джона я всегда путал). Это раз. Я был отлично осведомлён о делах Элен и располагал не меньшей информацией о деле, чем ты, к моменту Свечного бала. Однако, под предлогом танца, устроил тебе допрос, пользы от которого ждать не стоило. Это два. В Восточной башне я уже бывал и обстановку оценил, тем не менее, настойчиво вёл тебя туда, невзирая на твоё нежелание и нецелесообразность, и вспомни, во что плавно вылились наши препирательства. Это три. Полагаю, ты замечала моё отчуждение временами, а также приступы трепетного внимания, в которых подозревала корысть. Моё настроение и правда порой подвластно бессмысленным переменам, однако холод и расположение я чередовал намеренно, зная, как на тебя это повлияет. Это четыре. Я мало разбираюсь в иррациональной сфере эмоций, поэтому иногда прибегал к инструкции – Ник однажды упоминал о твоих любимых произведениях, так почему бы не воспользоваться опытом, скажем, Эдварда Рочестера*?
Молли пошатнулась, словно внезапно получила удар подушкой по голове.
– Хочешь сказать, ты не пытался с помощью флирта использовать меня в расследовании, а, наоборот, под предлогом расследования флиртовал?! – Мо задыхалась. – Ты соблазнял меня, чёртов манипулятор?!
– Очень точная формулировка, – улыбнулся Холмс.
– Ну ты и хрен. Ты просто фантастический хрен!
Шерлок засмеялся ей в волосы. Молли мотала головой, в её сердце трепыхалось недоверие. Если она сейчас поверит и шагнёт вперед, а там окажется вырытая для неё яма, то Молли уже не соберёт себя по кусочкам. Если Шерлок лишь проявил сочувствие, пожалел её… Сыщик способен на многие преступления, но благородство – самое страшное из них.
– Я искренен в своих чувствах, – прошептал Холмс, угадав её колебания.
– Докажи, – голос Молли упал до надрывного шёпота. – Докажи, Шерлок.
Теперь Хупер не прятала лицо и снова смотрела детективу в прямо глаза.
Холмс промедлил. Колебания отразились в его взгляде, и этого оказалось достаточно, чтобы обратить Хупер в бегство. Женщина сама не поняла, как ноги понесли её прочь, когда её губы так и не ощутили заветного прикосновения.
Шерлок догнал её уже на нижних ступеньках лестницы. Его руки поймали её талию, его губы поймали её висок. Молли рухнула на грудь детектива, и Холмсу пришлось подхватить её на руки. Оба они каким-то чудом вернулись в зал, к скатерти и пледу, так и не убранной с пола.
Сам ли Шерлок раздевал их обоих, или это сделала Мо? Или, быть может, они раздевали друг друга? Мужчина не помнил точно. Просто он вдруг смог чувствовать Молли всем существом. Ладонями, губами, грудью, животом и бёдрами, ощущая прикосновения и встречные порывы. Смог почувствовать её мыслями, словно соприкасались не только их головы, но сами их разумы заполошно переплетались, перетекали один в другой. Желанием, восставшим из дремучих глубин плоти, и рванувшимся навстречу другому такому же желанию.
Влечению плоти Холмс всегда придавал, мягко выражаясь, малое значение. Увлечения разума являлись для него наркотиком. А вот влечение души – неизведанная тема, о которой Шерлок не взялся бы рассуждать. До сих пор. Душа у Холмса, вопреки распространённому мнению, всё-таки существовала. Изрядно потрёпанная, избалованная изысками криминального мира, она, наконец, обратилась к тому светлому, что скрывалось у него под самым носом. Молли Хупер воплощала те человеческие черты, которых был лишён сам детектив. Она порой толкала Шерлока к чему-то лучшему, поддерживала его и уравновешивала. Иногда ему просто необходим был кто-то подобный рядом. И вместе с тем Молли питала схожие интересы к жизни. И к загадке смерти. Оба временами бывали рассеянны до крайности. Оба отпускали неудачные шутки о смерти. В рабочем пространстве обоих можно было случайно наткнуться на глаз в стакане и мозг в тазу.
Утратив скованность, Молли предстала перед Шерлоком сильной и вместе с тем увлекательной личностью. К тому же, сыщику выпадал шанс ощутить в ней женщину, окутанную определённой прелестью, с поразительной гармонией подошедшей ему. В Молли было гораздо больше человеческого, чем в Ирэн Адлер. Она не стремилась подавить Холмса, но и не стелилась за ним безропотной тенью. Патологоанатом не была для Шерлока роковой страстью или безотказной поклонницей. Она стала Холмсу настоящей сообщницей.
Все мысли благополучно покинули голову Молли Хупер в тот счастливый момент, остались лишь мягкие неотчётливые образы. Наконец-то всё происходило само собой, а не по принуждению обстоятельств. Женщине казалось, что ни разу до сего момента им с детективом не удавалось сблизиться настолько. Молодые люди словно бы распахнули не одежду, а грудную клетку настежь, выпуская сердца скакать навстречу друг другу, а души лететь рука об руку, словно буйные горные ветры.
Шерлок всегда был для Молли светом в её мире, не за внешний лоск гения, и даже не за тот самый нимб вокруг сердца, а просто так. Чувства Молли не были привязаны ни к какой конкретной черте, но ко всей натуре Шерлока целиком. Если бы Хупер спросили, почему она любит, то Молли бы ответила наивно и глупо, но совершенно правдиво – ей с ним интересно. И дело не только в расследованиях, хотя без них, конечно, не обошлось.
В повседневной жизни Хупер привыкла довольствоваться своим внутренним миром, чтобы скрасить будни, и иногда компанией пары-тройки приятелей. Она не чуралась коллег и знакомых, как детектив, и не была безумной затворницей, но, по сути, являлась таким же социопатом. Оставаясь в уединении, Молли чувствовала себя счастливее, и дышалось ей свободнее, чем в обществе людей. Но только не Шерлока. С ним было одинаково хорошо – что решать загадки, что пить кофе в столовой Бартса. Разговоры с Шерлоком не сводились к простому пересказу событий в роде «а вот вчера со мной случилось», а всегда плавали на грани рассуждений. Истинную же глубину её чувства обрели, когда обнажилось их общее детство. Объясняя эти чувства, Молли ответила бы, что Холмс смотрел на мир, в сущности, так же, как и она, а его редкая улыбка расцветала, как радуга после унылого дождя.
Шерлок и Молли не были искушены в любовных делах и потому, словно слепцы, в качестве ориентира использовали звуки – вздохи и вскрики друг друга. Такие субстанции, как время и воздух, перестали иметь значение и вообще существовать. Подлинным миром стали лишь отрывистые встречные движения мыслей и бёдер, поднимающийся внутри вал и брызги от него, обжигающие живот изнутри. Шерлок пытался как можно дольше держаться на этой волне, и Мо, как настоящая сообщница, поддержала его. Прижималась сердцем к сердцу; или подставляла свой затылок и поясницу под горячие губы; или же прижималась к его спине своей грудью, потакая самым тёмным фантазиям, скользя пальцами в его сокровенной глубине.
Молодые люди действовали заодно, и наградой для них стало восходящее солнце, вначале разгорающееся, затем ослепительное, и до боли распахнутые веки. Пережив два восхода, оба угасли без сил, наступили тихие серые сумерки, приятное послевкусие и бесконечная, но не навязчивая тоска об уже ушедшем блаженстве…