Он снова заговорил, предупреждая остальных: "Осторожнее, тут Паук". Они называют меня Пауком из-за маленького тела и длинных конечностей. Его слова как будто освободили их от заклятия, они зашевелились, закашляли, поглядывая на меня. Я повернулся и отошел, но слова старика матабеле продолжали звучать в памяти. Они еще больше усилили мое беспокойство.
Палатка Салли была темна, Лорена тоже. Я пошел к себе и долго лежал без сна, слушая крики гиен и гадая, что принесет завтра. Одно несомненно: к полудню мы будем знать, природное или искусственное происхождение у линий на фотографии, и с этой мыслью я наконец заснул.
В десять часов на следующее утро с переднего сидения лендровера можно было видеть холмы. Оранжево-красные вершины показались над самыми высокими акациями, занимая весь горизонт, высокие прямо перед нами и уменьшающиеся в размере по сторонам.
Я вел машину, а Лорен рассматривал карту и фотографию, направляя меня к самому высокому месту в холмах. Мы увидели группу гигантских канделябров – деревья эуфорбия – на фоне неба; эта группа хорошо просматривалась на фотографии.
Холмы достигали двухсот – двухсот пятидесяти футов в высоту, их обращенные к нам склоны были изборождены морщинами, разрушены ветром и дождями и поднимались к вершинам почти вертикально. Позже я установил, что они сложены из разновидности затвердевшего песчаника, пропитанного минеральными окислами. Под крутыми откосами росла небольшая роща высоких деревьев, и было ясно, что эти гиганты питаются из какого-то подземного источника. Их обнаженные корни изгибались и ползли по склонам как разъяренные питоны, а густая темно-зеленая листва представляла приятное разнообразие после тусклой зелени колючих кустарников и акаций. Полоска непосредственно перед холмами примерно в полмили шириной была относительно ровной и заросла редкими кустарниками и бледной травой.
Я вел лендровер через кусты к холмам в тишине, которая становилась все напряженной. Мы все ближе подходили к высоким красным утесам, пока нам не пришлось закидывать головы, чтобы увидеть их верх.
Наконец Салли нарушила молчание, выразив наше разочарование и огорчение. "Мы должны были бы уже находиться внутри большой главной стены, если она вообще существует".
Мы остановились у основания утесов и выбрались из машины, подавленные, не глядя в глаза друг другу. Ни следа города, ни единого обтесанного камня, ни одного холмика, который можно было бы принять за след стены или здания. Девственный африканский буш, не тронутый человеком.
– Вы уверены, что это то самое место? – спросила Салли, но мы ей не ответили. Подошли и остановились грузовики. Слуги выбирались небольшими группами, поглядывая на холмы и разговаривая приглушенными голосами.
– Ну, ладно, – сказал Лорен – пока они разбивают лагерь, мы осмотрим местность. Я пойду вдоль холмов сюда, а вы вдвоем – в другую сторону. И, Бен, возьми с собой мой дробовик.
Мы пробирались вдоль основания холмов, среди молчаливых деревьев. Однажды вспугнули небольшую группу зеленых мартышек на высоких ветвях, и они с негодующими криками убежали по вершинам. Их ужимки не вызвали улыбки ни у меня, ни у Салли. Временами мы останавливались и осматривались, но в наших усилиях было мало энтузиазма и надежды. В трех-четырех милях от лагеря мы остановились отдохнуть и сели на большой камень, упавший со склона.
– Мне хочется плакать, – сказала Салли.
– Я понимаю. Чувствую то же самое.
– Но фотография! Черт возьми, на ней ведь явно что-то видно. Как ты думаешь, это не розыгрыш?
– Нет, – я покачал головой. – Ло бы так не поступил. Он так же хочет отыскать, как и мы.
– Тогда откуда фотография?
– Не знаю. Очевидно, какая-то оптическая иллюзия, может, тень от утесов или облаков.
– Но ведь там рисунок, – возразила Салли. – Он геометрический и симметричный.
– Свет может сыграть любую шутку, Сал, – сказал я. – Вспомни, фотография сделана в шесть вечера, почти на закате. Низкое солнце против облаков – можно получить почти любой эффект.
– Это самое большое разочарование в моей жизни. – Похоже, Салли действительно готова расплакаться. Я смущенно подошел к ней и обнял за плечи.
– Прости, – сказал я. Она подняла лицо и подставила его для поцелуя.
– Уф, – сказала она наконец, – доктор Кейзин, вы несдержаны!
– Ты пока еще ничего не видела.
– Я видела достаточно. – Она мягко оторвалась от меня. – Пойдем, Бен. Вернемся в лагерь подальше от холмов. Может, там есть что-нибудь.
Мы медленно брели по жаре. И тут было множество цветов, и я заметил пчел, которые торопливо заползали в цветки, их задние лапки пожелтели от пыльцы. Недавние дожди вырыли целую рытвину, хотя никаких других следов присутствия влаги не осталось. Я забрался в рытвину и осмотрел обнажившиеся слои камня и почвы. На глубине в три фута от поверхности булыжники были закруглены и обточены водой.
– Хорошая догадка, Сал! – сказал я, подобрал несколько булыжников и увидел раковину двустворчатого моллюска в полусформировавшемся песчанике. – Это доказывает некоторые положения нашей теории. Некогда здесь было дно озера.
Салли оживленно спустилась ко мне. "Что это?"
– Разновидность unionidae, пресноводный африканский моллюск.
– Я бы хотела найти что-нибудь более интересное, – сказала Салли и уронила древнюю раковину на песок.
– Да, – согласился я и выбрался из рытвины.
Единственнлое мое оправдание в том, что способность рассуждать у меня была затуманена сильным разочарованием и недавним физическим переживанием с Салли. Обычно я не обращаюсь так бесцеремонно с научными образцами. И никогда не пропускаю сразу четыре намека за час. Мы пошли дальше, не оглядываясь.
Лагерь уже был разбит и исправно действовал, когда мы с Салли притащились, пыльные и потные, и сели завтракать консервированной ветчиной и виндхукским пивом.
– Нашли что-нибудь? – спросил Лорен, и мы одновременно отрицательно покачали головами и подняли свои пивные кружки.
– Теплое! – с отвращением сказала Салли, отхлебнув пива.
– Повар включает холодильник. К вечеру будет холодное.
Мы ели молча. Наконец Лорен заговорил: "Пока вы отсутствовали, я вызвал по радио Ларкина. Завтра он пришлет вертолет. Поищем еще раз с воздуха. Это раз и навсегда решит вопрос. Если тут делать нечего, я на нем улечу. В Йоханнесбурге назревают события, а в вертолете, к сожалению, только одно пассажирское место. Вам придется добираться обратно на машинах".
В этот момент прибыла делегация, возглавляемая Джозефом. Нам сообщили, что какой-то глупец оставил открытыми втулки всех четырех цистерн с водой. Теперь у нас на семнадцать человек тридцать пять галлонов воды до конца пути.
– Поэтому, – с очевидным удовольствием закончил Джозеф, – нам нужно выехать завтра утром и вернуться к ближайшему источнику воды на дороге в Маун.
Было произнесено несколько грозных замечаний по поводу этого нового явного саботажа, но никто из нас не мог сердиться по-настоящему.
– Ладно, Джозеф, – с покорностью согласился Лорен. – Свертываем лагерь завтра утром. Выедем до ланча. – Отношения нанимателей и нанимаемых немедленно улучшились. Я даже заметил несколько улыбок и услышал смех у кухонного костра.
– Не знаю, что вы двое собираетесь делать сегодня после обеда, – говоря это, Лорен закурил сигару, – но я заметил след слона, когда проводил утреннюю разведку. Возьму с собой лендровер и подносчиков ружей. Не беспокойтесь, если к ночи мы не явимся: может, придется далеко идти по следу.
Салли подняла голову; на мгновение мне показалось, что она опять начнет выступать по поводу кровавого спорта, но она только нахмурилась и занялась ветчиной. Я смотрел, как исчезает за поворотом утесов лендровер, потом предложил Салли:
– Хочу найти тропу на вершину. Пойдешь со мной?
– Избавь меня, Бен, – ответила она. – Хочу немного порисовать.