Пряча, как мог, разочарование, я пошел вдоль основания холмов и через полмили нашел тропу, ведущую в ущелье. Это ущелье поднималось по склону холма и все заросло кустарником.
Подъем оказался крутым, солнце жгло спину и отражалось от скал прямо в лицо. Из трещин и щелей в скале за моими усилиями с живым интерсом следила целая армия маленьких пушистых скальных кроликов. Спустя сорок минут я поднялся на вершину, исцарапав руки о колючки и насквозь промочив потом рубашку.
На краю обрыва, в тени гигантской эвфорбии, я нашел хороший наблюдательный пункт и принялся с помощью бинокля искать хоть какие-нибудь признаки руин. Колючие кустарники у основания холмов росли не густо, травы почти не было, и сразу стало ясно, что внизу нет ни следа человеческого пребывания или обработки почвы. Я в сущности уже и не надеялся, тем не менее испытал чувство разочарования. Справившись с ним, я направил бинокль в сторону лагеря. Банту рубил дрова, и какое-то время я забавлялся, следя за ударами топора и слушая звук, доносившийся несколько секунд спустя. Потом в стороне от лагеря, на краю рощи, увидел яркую розовую блузку Салли. Она, очевидно, отказалась от всякой надежды на большое открытие и, рассудительная деевочка, решила извлечь из экспедиции все, что возможно. Я долго смотрел на нее, пытаясь решить, как продолжать дальше кампанию, чтобы сделать ее своею навсегда. Я провел с ней одну ночь, но я не настолько наивен, чтобы считать это проявлением неумирающей страсти со стороны высокообразованной, очень умной современной мисс. Она ангел, но я совершенно уверен, что до того, как доктор Бен, с его звездными глазами, оказался в ее постели, она играла в те же игры и с другими мужчинами. Весьма вероятно, что ее привлек мой ум, а не тело, что здесь сыграла свою роль жалость и, возможно, некое извращенное любопытство. Однако я также был уверен, что она не нашла свой опыт разочаровывающим, и мне нужно только постараться превратить уважение и жалость в нечто более глубокое и прочное.
Чувство мира и спокойствия охватило меня, когда я сидел на краю крутого обрыва; я начал понимать, что это путешествие дало мне многое. Хотел бы я остаться подольше на этих населенных призраками Кровавых холмах, с их загадками и молчаливой красотой.
Краем глаза я уловил движение и медленно повернул голову: в шести футах от меня нектарница, птица солнца, сосала сок из цветка дикого алоэ, ее металлически зеленая головка блестела, когда она погружала длинный изогнутый клюв в ярко-алый цветок. Я смотрел на нее с удовольствием, а когда она улетела, быстро взмахнув крыльями, почувствовал, что потерял нечто. Сожаление становилось все сильнее, я забеспокоился, где-то, на самом пороге сознания, что-то таилось, я не мог только понять, что именно. Я расслабился, я чувствовал, что оно вот-вот, рядом. Еще секунда, и я пойму, что это.
Но тут мое внимание привлек тяжелый двойной удар. Тишину полудня нарушили выстрелы из ружья. Я сидел, прислушиваясь. Секунд через тридцать послышался еще один выстрел, и еще. Лорен нашел своего слона.
Я направил бнокль на Салли. Она тоже услышала, встала и смотрела в кусты. Я тоже встал, чувство беспокойства вернулось, и начал спускаться в ущелье. Никак не могу избавиться от этого ощущения. Наоборот, оно становится все сильнее. Здесь есть что-то странное и необъяснимое.
– Мы с вами счастливчики, мой друг, – сказал мне однажды Тимоти Магеба. – Мы отмечены духами и можем видеть то, чего не видят другие, слышим то, что для других только тишина.
В ущелье, в тени ветвей, стало прохладней, но рубашка моя по-прежнему мокра от пота. Мурашки побежали у меня по коже, но не от прохлады. Я заторопился, хотел побыстрее добраться до лагеря, до Салли.
Вечером мы ели жареное слоновье сердце, тонко нарезанное и приправленное острым перечным соусом с картошкой, испеченной в кожуре. Пиво оказалось ледяным, как и пообещал Лорен, и он был в хорошем настроении. Лорен прекрасно поохотился, и это компенсировало ему другие разочарования. Рядом с костром лежали четыре длинных изогнутых слоновьих клыка.
Когда Лорен старается очаровать кого-нибудь, он неотразим. И хотя вначале Салли пыталаст показать свое неодобрение, скоро она поддалась его чарам и радостно смеялась, когда Лорен произнес тост: "За никогда не существовавший город и за сокровища, которые мы не нашли".
Я пошел спать, немного опьянев, и снились мне странные сны. Но проснулся я утром с ясной головой, возбужденный, с таким чувством, будто нас ожидает что-то очень хорошее.
Вертолет показался с юга за час до полудня, привлеченный к нам столбом черного дыма от промасленных тряпок. Он с шумом опустился рядом с лагерем, подняв целый водоворот пыли и мусора.
Последовал короткий разговор с темноволосым молодым пилотом, потом Лорен сел рядом с ним, и неуклюжий аппарат снова поднялся в воздух и начал серию полетов вдоль холмов, с каждым разом поднимаясь все выше, пока не превратился в точку на фоне высокого голубого неба. Эти маневры ясно свидетельствовали о неудаче, и мы с Салли скоро утратили к нему интерес и сидели в тени палатки.
– Ну, что ж, – сказала она, – вот и конец, я думаю.
Я не ответил, пошел к холодильнику и достал две банки с виндхукским пивом. Впервые за много дней прославленный мозг Кейзина начал работать на полных оборотах. Тридцать галлонов воды на двоих означают галлон в день в течение двух недель. Вода? Что-то еще связано с водой у меня в сознании. Салли и вода.
Вертолет снова сел на окраине лагеря, и Лорен с пилотом подошли к палатке. Лорен покачал головой.
– Ничего. Перекусим и отправимся. Ты уж дома сам все объяснишь.
Я кивнул в знак согласия, не сообщая о своих планах, чтобы не вызвать споров.
– Ну, Бен, мне очень жаль. Ничего не могу понять. – Лорен делал себе сэндвич из хлеба и холодного мяса сернобыка, смазывая его горчицей. – Ну, это не последнее разочарование в нашей жизни.
Двадцать минут спустя весь багаж Лорена был уже в вертолете, и пока пилот заводил мотор, мы попрощались.
– Увидимся в веселом Йо-бурге. Присмотри за моими клыками.
– Доброго пути, Ло.
– До конца, партнер?
– До конца, Ло.
Он нырнул под вращающийся ротор и сел в пассажирское кресло вертолета. Вертолет поднялся, как толстый шмель, и полетел над вершинами деревьев. Шмель? Пчелы? Боже, вот что меня терзало.
Пчелы, птицы и обезьяны!
Я схватил Салли за руку, удивив ее своим возбужденным видом.
– Салли, мы остаемся!
– Что? – Она уставилась на меня.
– Мы кое-что не заметили.
– Что именно?
– Птиц и пчел, – сказал я.
– Ах ты старый хам, – сказала она.
Мы разделили воду на пятнадцать и двадцать галлонов. Это даст слугам половину галлона в день на каждого на два дня, достаточно, чтобы безопасно добраться до воды. У нас с Салли по галлону в день на десять дней. Я оставил себе лендровер, убедившись, что баки у него полны и есть еще двадцать пять галлонов в запасных канистрах. Оставил также радио, палатку, постели; набор инструментов, включая лопату, топор и кирку, веревку, газовые лампы и запасные цилиндры, фонарик и десяток запасных батареек, консервированную пищу, дробовик Лорена и полдесятка коробок патронов, вместе со всем личным имуществом моим и Салли. Остальное оборудование было нагружено на грузовики, и, когда все слуги уже забрались на борт, я отвел в сторону старого матабеле.
– Мой старый и уважаемый отец, – заговорил я на синдебеле, – я слышал, ты говорил о великой загадке, которая живет в этих холмах. Прошу тебя, как сын и друг, расскажи мне об этом.
Потребовалось несколько секунд, чтобы он справился с изумлением. Тогда я повторил фразу, сообщенную мне Тимоти Магебой. Это тайный код, сигнал того, что человек посвящен в самые большие тайны. Старик разинул рот. Теперь он не мог не ответить на мой вопрос.
– Сын мой, – негромко заговорил он. – Если ты знаешь эти слова, то должен знать и легенду. Во времена, когда скалы были мягкими, а воздух туманным, – традиционное выражение величайшей древности, – мерзость и зло царили в этом месте, его победили наши предки. Они наложили смертельное проклятие на эти холмы и велели стереть зло с земли и из умов людей навсегда.