– Пойдем, Салли? – поторопил я.
– Еще минутку. Такая красота. – Я повернулся и взглянул на залитую луной равнину. У Африки много обличий, много настроений, и я люблю их все. Тут, перед нами, Африка приняла свою самую очаровательную внешность. Мы молчали и смотрели, совершенно поглощенные и очарованные.
Неожиданно Салли пошевелилась, полувстала.
– Готова? – спросил я, тоже вставая.
– Бен! – Она сильно сжала мне руку, начала дергать ее.
– Бен! Бен!
– Что, Сал? – Я испугался, что повторится приступ.
– Смотри, Бен, смотри! – Голос ее был полон возбуждения.
Одной рукой она продолжала дергать меня за руку, а другой указывала вниз, на равнину.
– Смотри, Бен, вот он!
– Салли! – Я обхватил ее руками, пытаясь успокоить. – Спокойней, дорогая. Посиди спокойно.
– Не будь дураком, Бен. Я совершенно спокойна. Ты только посмотри туда.
По-прежнему крепко держа ее, я посмотрел. И ничего не увидел.
– Ты не видишь его, Бен?
– Нет. – И тут, как лицо в рисунке-головоломке, он появился. Прямо перед нами, как будто тут и был всегда.
– Видишь? – Салли дрожала. – Скажи, что ты тоже видишь, Бен. Скажи, что это не мое воображение.
– Да, – прошептал я, – да, мне кажется…
– Это Лунный город, Бен. Призрачный город бушменов… наш утраченный город, Бен. Это он…
Огромные смутные очертания. Я крепко закрыл глаза и снова открыл. Город по-прежнему перед нами.
Двойная стена вокруг тихой рощи, огромные симметрические линии на серебряной равнине, темные туманные линии. Круги на местах, где стояли фаллические башни; некоторые закрыты деревьями рощи. За стенами муравейник прямоугольников нижнего города. Города в форме полумесяца, расстилавшегося по берегу древнего исчезнувшего озера.
– Луна, – прошептал я. – Низкий угол. Высвечивает очертания фундаментов. Они настолько сровнены, что мы можем ходить по ним, жить прямо на них целый месяц! Света полной луны как раз достаточно, чтобы незаметные возвышения отбросили тени.
– Фотография!
– Да. С высоты в 36 000 футов свет тоже под достаточно низким углом и достаточно рассеян, чтобы дать нужный эффект.
– С небольшой высоты, вероятно, увидеть невозможно, а вертолет высоко не поднимается, – предположила Салли.
– И тогда был полдень, – согласился я. – Солнце высоко, нет тени. Поэтому Лорен ничего не увидел с вертолета. – Все так просто, а я совершенно упустил. И это так называемый гений. Должно быть, тест проводили невнимательно.
– Но ведь нет стен, Бен, нет башен, ничего нет. Только сонования. Что же случилось с городом?
– Узнаем, Сал, – пообещал я. – А теперь давай отметим, пока снова не исчезло.
Я достал из рюкзака фонарик. "Одна вспышка – ко мне, две – от меня, три – двигайся влево, четыре – двигайся вправо; размахивание фонариком – ты на месте. – Мы быстро согласовали простой код. – Я спущусь на равнину, а ты будешь сигналить. Вначале выведи меня на вершину большой башни, потом веди по периметру внешней стены. Нужно поторопиться: мы не знаем, сколько продлится эффект. Дай знак конца, когда он прекратится".
Чуть больше часа я бегал по равнине вслед за указаниями Салли, и тут город начал расплываться и медленно исчез, луна приблизилась к зениту. Я поднялся наверх, за Салли, обнаженный по пояс: рубашку изорвал на тряпки, которые в качестве отличительных знаков привязывал к кустам и пучкам травы.
В лагере мы разожгли большой костер, и я достал бутылку Глен Грант, чтобы отпраздновать событие. Мы были так возбуждены, нам столько предстояло обсудить, так многому удивиться, что очень долго мы не ложились спать.
Мы снова вернулись к эффекту освещения, согласились с тем, как он действует, и с сожалением вспомнили, как близки были к разгадке, в самый первый день, когда мы обсуждали действие лучей солнца под низким углом, тот самый день, когда мы обнаружили раковину пресноводного моллюска. Мы говорили и об этой раковине и ее смысле.
– Снова клянусь, и пусть все боги будут свидетелями, что больше никогда не брошу предмет, имеющий силу научного доказательства, – поклялся я.
– Выпьем за это, – предложила Сал.
– Прекрасная мысль, – согласился я и снова наполнил стаканы.
Потом мы перешли к рассказу старика бушмена.
Это еще раз доказывает, что в фольклоре все, каждая деталь, каждая подробность основаны на реальных фактах, возможно, искаженных. – После порции виски Салли стала склонной к философствованию.
– И будем смотреть в лицо фактам: мой брат Ксаи мастер искажения. Вспомни его рассказ о Лунном городе.
– Какое прекрасное название! Давай сохраним его, – предложила Салли. – А как ты думаешь, может, дедушка Ксаи на самом деле видел белого призрака?
– Вероятно, это один из старых охотников или путешественников. Вспомни, мы сами чуть не получили статус духов.
– И не только фигурально, но и буквально, – напомнила мне Салли.
Разговор продолжался, а луна совершала по небу свое великолепное шествие. Время от времени серьезное обсуждение переходило в выкрики: "О Бен, это чудесно! У нас целый финикийский город, который предстояит исследовать. И все это только наше!" Или: "Боже, Сал! Всю жизнь я мечтал о чем-то подобном".
Было уже далеко заполночь, когда мы вернулись на землю, и Салли подняла вопрос, имеющий практическое значение.
– Что нам делать, Бен? Нужно ли сообщать Лорену Стервесанту?
Я медленно налил себе еще виски, обдумывая ее вопрос.
– Как ты думаешь, Сал, не прорыть ли нам небольшой шурф, совсем небольшой, в основании? Только чтобы убедиться, что мы не выставим себя на посмешище.
– Бен, ты знаешь первейшее правило. Не ройся наудачу. Ты можешь разрушить что-нибудь ценное. Надо подождать, пока дело не будет делаться организованно, в нужной последовагельности.
– Знаю, Сал. Просто не могу сдержаться. Один маленький шурф?
– Ну хорошо, – она улыбнулась. – Всего один маленький шурф.
– Наверно, надо поспать. Уже больше двух часов.
Когда мы уже засыпали, Салли пробормотала мне в щеку: "Я по-прежнему думаю, что произошло с нашим городом. Если рассказ бушмена правдив, стены и башни рассеялись в воздухе".
– Да. Интересно будет выяснить.
Со всей силой характера, которую я иногда проявляю, я отбросил искушение выкопать траншею внутри храмовой стены и выбрал место на основании внешней стены, где надеялся причинить минимальный ущерб.
Салли жадно следила за моими действиями и иногда не просто советовала, а вмешивалась, а я с помощью обрывков своей рубашки наметил очертания будущей траншеи. Узкая щель в три фута шириной и в двадцать длиной под прямым углом к основанию должна была открыть пересечение горизонтов.
В своем блокноте Салли тщательно отметила положение каждого нашего условного знака. Я подготовил фотоаппараты, инструменты и брезент с лендровера. Наша траншея будет проходить всего в тридцати ярдах от палатки. Мы разбили лагерь буквально на древней стене.
Я расстелил брезент, куда буду складывать землю из траншеи, потом снял рубашку и отбросил в сторону. Больше я не стыдился обнажать свое тело при Салли. Плюнул на ладони, заметил расположение ленточек, взял кирку и взглянул на Салли, которая, поджав ноги, сидела на брезенте с шляпе с широкими полями.
– Готова? – я улыбнулся ей.
– До конца, партнер? – сказала она, и я был неприятно поражен. Слова вызвали во мне потрясение, это слова Лорена и мои. Другим мы их не говорили. Потом я вдруг подумал: какого дьявола? Ее я ведь тоже люблю.
– До конца, девушка, – согласился я и взмахнул киркой. Приятно было ощутить легкую, как перышко, кирку в руках, ее конец глубоко врезался в песчаную землю. Я работал неторопливо, время от времени меняя кирку на лопату, но скоро пот ручейками заструился по моему телу и промочил брюки. Землю из траншеи я набрасывал на брезент. Салли начала тщательно ее просеивать. Она весело болтала во время работы, я отвечал только уханьем, взмахивая очередной раз киркой.