Как-то она заметила, что немного пополнела. Чтобы поддерживать себя в форме и давать разрядку телу она вновь занялась плаванием, а затем стала посещать кружок ритмической гимнастики.
***
Но тут грянула гроза. Случился в стране поворот, приведший к грандиозному обвалу. Неумелые «перестройщики» довели страну до той черты за которой начинается экономический развал и нищета народа. Отдельные хитрые политики, следуя личным амбициям, вместо того, чтобы восстанавливать и созидать, раскололи страну, превратив удельные княжества в новые государственные образования. Хорошие слова «независимость», «демократия» стали горькими для народа, на своих плечах испытавшего тяжесть таких неожиданных, резких, неподготовленных экспериментов. Нищие, тяжело больные, не могущие купить себе дорогие лекарства, спекулянты и преступники стали обыденным явлением. как и стрельба на улицах и грабежи.
В дневнике Тани появились горькие записи:
«Ох и нелегко теперь. Поневоле запутаешься. То, чем жил народ до сих пор, во что верили отцы и деды, за что проливали кровь объявлено ложью… Вновь все разрушено (как и было уже в нашей истории), уничтожен даже последний кирпичик фундамента, и теперь принялись лихорадочно сооружать что-то новое, беря, как всегда пример с других стран, вкривь да вкось… Это обедняет духовно и растлевает народ… В разваленную, разодранную на куски страну хлынуло все то худшее, помойное, что есть на Западе. И пришел новый Кумир – его величество доллар… Золотой телец, которому теперь поклоняются все, ради которого готовы теперь на все – продать, предать, который теперь многим людям заменил и Бога, и правду, и совесть. Все стало покупаться и продаваться, даже честь, а блещущий, сияющий Кумир, улыбаясь, довольно созерцает, как к нему тянутся жадные окровавленные руки. И кто же знал, что так будет! Я так любила свою Родину, а во что ее превратили неразумные дети? В ней стало трудно дышать! Идеалы любви, верности и долга спрятались под денежный мешок…».
«… Едешь в трамвае, электричке – как много страшно убогих обездоленных, доведенных до отчаяния и нищеты людей. Доведенных ценами, холодом в квартирах, всеобщим духовным упадком. Ни одного радостного улыбающегося лица! В людях проснулось эгоистическое, звериное…. Никто никому помогать не хочет!
А кто теперь думает об интеллигенции: об учителях, врачах, ученых, художниках… Они стали голодать и считать копейки, а государство обдирать их, как липку, толкая в омут нищеты, безработицы, бродяжничества и преступности. Грабежи, насилие, убийства, национальная рознь и войны стали обыденным явлением, хлынули по стране, затмевая солнце.
Победила категория «шкурника», который думает лишь о себе, блюдет свои звериные интересы, переступая через других, как об этом предупреждал Николай Бердяев.
Мир сейчас так печален, что даже природа не радует. Была недавно в парке, водила своих учеников. Все печально, заброшено, загажено. Оттого, очень грустно и как-то страшно. Что ждет этих маленьких? Что мы им оставляем? Как мы можем научить их хорошему, когда вокруг процветает плохое…
Сегодня открыла Откровение Святого Иоанна. Вчитывалась в строчки с ужасом. Неужели грядет Апокалипсис! Неужели торжествует Зверь? Что за страшная трагикомедия происходит с миром? Кто ее режиссер?
А ведь потом стыдно будет!
«И говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца; ибо пришел великий день гнева Его, и кто сможет устоять?»
***
Часов на язык и литературу теперь отводилось мало, и Таня еле сводила концы с концами. Бабушка вновь перебралась в село, ибо с огородом легче было прожить. Но не всегда ей хватало купленного еще летом топлива, и тогда она вновь приезжала в город, и они вместе коротали долгие зимние вечера за беседой. Мама вязала зябнущими руками, бабушка готовила и гладила, а Таня писала конспекты и читала. Временами вспоминала Антона, Сергея, Зою, Володю, Розу…. Как им там? Почти никаких известий не было. Только Роза как-то прислала письмо. Она замужем за Николя и стала матерью. В конверт была вложена фотография повзрослевшей Розы с милой девчушкой – ее дочерью. Писала о том же – самоотверженно борется за выживание.
… После летнего отдыха в селе у бабушки Таня вернулась в город и окунулась в работу. Чтобы увеличить свою поредевшую нагрузку Таня взяла классное руководство, вела кружки, подрабатывала на продленке и заменах…
Осень выдалась на удивление ласковой, теплой, пахучей, как лимон. Сахарная дыня солнца ласкала глаза и волосы. Чтобы насладиться максимально теплыми денечками перед периодом затяжных дождей, Таня уводила детей в лес. Собирали гербарии, грибы…
Постепенно стали исчезать птицы, опустел и сморщился лес, сбросив свой пышный наряд, роняя золотые и багряные слезы. В поле загудел острый пронизывающий ветер. Непрошенным, но требовательным гостем он врывался в лес, качал, баюкал перед зимним сном плачущие золотыми и багряными слезами деревья, выдувая из-под пней и коряг грибной дух. Солнце стало нырять в серо – молочный туман, временами выглядывая, блестя желтизной на белокорых березках, алым блеском – на литых зеркалах озер, чаши которых морщились, рябили под ветром, покачивая плавный узорчатый хоровод плавающих листьев. Играя падающей листвой и тонкими зябнущими ветками, ветер смешал деревья и вскоре зашуршал, застучал игольчатый холодный дождь, один из первых в эту осень. Таня, бывшая с классом в лесу, поспешила увести детей к автобусной остановке, но солнце вновь вышло, асфальт заблестел, сияя золотыми лужицами, и стало весело. Лишь вдали тихо лес ронял тяжелую мокрую листву, оплакивая конец теплых дней…
После работы Таня вновь стала заходить в свой любимый старый парк и долго бродить одна, шурша листвой. Последние лучи солнца играли трепещущими осенними красками. Стояла мертвая тишина, слышны были звуки падающих бронзовых и золотых листьев, да переливы улетающего средь облаков косяка журавлей.
Таня помахала птицам рукой и пробралась меж ветвей, смахивая серебряную паутину, к беседке. Долго сидела, вдыхая йодистый запах черной листвы.
Вечерело, окружающие предметы постепенно заливала тьма. В лицо дохнул ветерок, принесший запах тонкого ледка, сковывающего лужи.
Внезапно блеснув, вынырнули из волнистого вечернего тумана острые холодные звезды. Таня не думала о них, мешали воспоминания и мысли о насущном. И лишь, когда парк оцепенел, словно тихие молоточки застучали по стволам, зашуршали, пронзая листву, холодные капли дождя.
Таня посидела еще немного, а потом собралась уходить.
Город озарился огнями витрин, ощетинился округлыми зонтами. Она вошла в полупустой, сухой трамвай и обрадовалась – это было такой редкостью, обычно в них нельзя было пройти. А сейчас она довольно уселась на пустое место, и трамвай загромыхал в вечерней мгле, сияющей огнями, капли струились по стеклу. Поползли печальные думы.
«Вот минули годы. Столько людей прошло через мою жизнь, сыграв в ней свою определенную роль, кто большую, кто меньшую…. А теперь ушли, канули в Лету. … У каждого теперь своя, далекая жизнь… Вот сейчас будет остановка, где я впервые увидела Антона. Он вошел тогда мокрый, в обвисшей от дождя шляпе, с огромной собачищей – Царем. Где он сейчас?».
Трамвай остановился, открылись двери, ожидая запоздавших пассажиров, и наконец, сквозь пелену усилившегося дождя вынырнула фигура, вошла отряхиваясь. Длинный плащ, шляпа… Господи, до чего же на Антона похож… Нет, этого не может быть…
Лязгнули двери, трамвай качнулся, погнал дальше, набирая скорость. Человек схватился за поручни, а потом подошел и тяжело сел в кресло напротив Тани.
У нее замерло сердце. Она не сводила с него глаз. Сидящий напротив был неопределенного возраста, худой, заросший обрамляющей лицо бородой. Он глядел куда-то в окно, мелькающие огни. Его взгляд устало перемещался, равнодушно скользнул по Тане, окинул салон. Но вдруг вернулся. Его глаза, до боли знакомые, пристально глянули в Танины. Знакомые черты лица вдруг ожили, остановились, сложились в четкую картину.