Эклипсис
Птица в клетке
I
Глава 1
Птица не летала. Нахохлившись, она целый день сидела на своей жердочке, иногда пряча голову под искривленное крыло. Это была птица из лучшей породы вестников, способная за день покрыть сотню миль, без труда рассекающая крылом ураганы и бури. Прежде она была порывистой, сильной, оперение ее отливало стальным блеском, как кимдисский клинок, и как стрела, пущенная из эльфийского лука, она всегда находила цель. Нашла и в этот раз и упала на крыльцо адресата, похожая на ворох тусклых и смятых перьев. Сломанные кости срослись, оперение обновилось, но птица больше не поднялась на крыло, будто стыдясь неудачи.
Каким чудом ей удалось вырваться из сплошной штормовой завесы, называемой Поясом бурь, и преодолеть полторы тысячи миль открытого моря? Никакого послания не было при ней; пропало оно в долгом пути или никогда не было написано? Плачевное состояние птицы наводило на страшные мысли. Стоило дать себе волю, и внутренний взор будто наяву видел рушащиеся мачты, пробитый борт корабля, волны, захлестнувшие палубу, и рука в рубиновом браслете распахивает клетку, чтобы хоть одно живое существо спаслось из кипящего котла. Птица издает жалобный крик, ведь ей не дали письма, кружится над гибнущим кораблем, пока мачты не исчезают под водой…
Чистое безумие думать об этом. Так можно накликать беду на любимых, которые все еще живы и здравствуют, даже если их корабль потерпел крушение и птица-вестник прилетела без письма. Он был точно уверен. Он Видящий, пророк, Древний. Но… может быть… Пояс бурь стал преградой на пути его дара… может быть, в том мире действуют другие законы, может быть, само время там течет по-другому…
В конце концов, прошло двенадцать лет.
Двенадцать лет с тех пор, как двухмачтовый «Леопард» вышел из трианесской гавани в открытое море и взял курс на юго-запад, с намерением наискосок пересечь Пояс Бурь где-то чуть выше экватора. Корабль был построен специально для путешествия: небольшой, маневренный, без выступающих частей и надстроек, с усиленными мачтами и крепкими парусами, сотканными в Джинджарате из пятнистых кокосовых волокон. Как вечерняя зарница, он промелькнул по водной глади и скрылся за горизонтом.
Что такое двенадцать лет для бессмертного Древнего? Мгновение. Он прожил в двадцать раз дольше еще до того, как узнал, что ему суждено полюбить. Умение терпеливо ждать заложено в природе их расы, так же как привычка рационально мыслить. Он сам согласился на разлуку, разве нет? Зная, что каждый день, каждый час будет ложиться грузом на сердце. Теперь, через двенадцать лет, груз этот стал невыносимым.
Только в воспоминаниях он черпал утешение. А воспоминаний у него накопилось чуть побольше, чем на двенадцать лет. Но не намного.
И ста лет воспоминаний о совместной жизни не хватит, чтобы заглушить тоску. Но он верил, неизменно, страстно верил, что эти сто лет у них еще будут. Ибо нет ничего невозможного для мага, провидца и оборотня.
Альва Ахайре, криданский дворянин, блестящий придворный аристократ, лейтенант королевской гвардии, известный поэт, красавец и щеголь, чародей, обуздавший стихию огня.
Итильдин, принц Древнего народа, рожденный от крови королей далекого прошлого, наделенный даром видеть будущее, понимать языки разумных существ, прозревать истину.
И Кинтаро, варвар-степняк, вождь эссанти, великий воин, мастер меча, искусный соблазнитель, гроза невинности, оборотень-верлеопард.
Для них нет ничего невозможного, за исключением одного не тосковать в разлуке.
Так ли необходимо было остаться в Криде? Это больше свойственно людям, чем Древним: раз за разом задавать себе один и тот же вопрос, на который можно дать один и тот же ответ.
Необходимо.
Когда-то давно, когда кавалеру Ахайре было двенадцать, отец оставил его и отплыл на поиски Иршавана, страны грез множества мореплавателей с древнейших времен. С тех пор его считали погибшим. Сыну кавалера Ахайре тоже было двенадцать, когда Альва отплыл на поиски отца. Таков был его путь, с которого не свернешь. И Кинтаро последовал за ним, как верный телохранитель. Зная степняка, можно было не сомневаться, что тело Альвы будет находиться под его строгим неусыпным надзором все двадцать четыре часа в сутки.
А Итильдин остался присматривать за сыном кавалера Ахайре, который приходился ему племянником. Ребенок сестры ближайшее родство по понятиям эльфов; ближе, чем собственный ребенок, потому что он верят: от матери дитя наследует больше, чем от отца. Таков был его путь, и он тоже не мог с него свернуть. Покидая земли людей, сестра Итэльдайн поручила сына его заботам. Сначала люди дивились, как удалось кавалеру Ахайре склонить к брачному союзу эльфийку, притом что никого из двух своих возлюбленных он и не думал оставить; потом люди дивились, почему эльфийка вернулась в Великий лес, покинув обоих дорогих ей людей отца своего сына и сына своего отца (если уж молва приписывает эльфам отсутствие любви к детям). Но разве не были загадочными все Древние, на взгляд людей, разве мотивы их поступков не были окутаны тайной? Тайна была неизменным спутником кавалера Ахайре и его домочадцев. И лишь несколько друзей дома пользовались его доверием. Лишь несколько человек, ныне рассеянных по всей Криде, были настолько близки Итильдину, чтобы утешить его печаль.
Лэйтис Лизандер по-прежнему была командиром Селхирского гарнизона. Она редко приезжала в столицу, поглощенная делами. И то верно, забот ей хватало: с тех пор как был основан музей под открытым небом в двух днях пути от Селхира, поток туристов не прекращался, и селхирские кавалеристы несли круглосуточную охрану. Тут же стихийно возник городок и базар для обитателей Дикой степи, и Нийяр, выполнявший прежде эту роль, захирел и обезлюдел.
У кавалеристов было принято жениться и растить детей, практически не слезая с седла. Но полковник Лизандер превзошла всех, выбрав себе в мужья парня из Дикой степи. Впрочем, официальный брак никогда не заключался, даже когда леди-полковник родила сына. Она долго медлила с этим, изливая свой материнский инстинкт на вверенных ей кавалеристов гарнизона, на кавалера Ахайре, торчавшего в Селхире месяцами, на очаровательного малыша Таэссу, который рос у нее на глазах… а потом сдалась и произвела на свет уменьшенную копию советника по степным обычаям, белокурого голубоглазого эссанти Рэнхиро, живой насмешки над традиционными представлениями о расовых особенностях жителей Дикой Степи.
Рэнхиро и Кинтаро связывали странные отношения бывшие любовники, бывшие соплеменники, бывшие солдат и командир. Потому Лэйтис принимала Кинтаро в Селхире без особого восторга, и неудивительно: даже Итильдин, в сердце которого ревность была редким и нежеланным гостем, не всегда мог выносить неугасимое пламя страсти молодого воина к своему вождю, кумиру, первому и единственному возлюбленному.
Но когда истерзанная птица упала на крыльцо особняка в Трианессе, через полгода после отплытия «Леопарда», Лэйтис Лизандер немедленно прискакала в столицу. Рэнхиро сопровождал ее, как всегда. Это она вытирала Итильдину слезы и отпаивала первоклассным тэтуанским бренди в лошадиных дозах. Это она встала и заперла дверь в гостиную, когда они с Рэнхиро вдруг оказались полураздетыми на диване. Это в его крепких объятиях и грубых бесстыдных ласках он нашел утешение. Итильдин покраснел при воспоминании о той ночи хотя она была далеко не последней. Он еще не раз делил постель с Лэйтис и Рэнхиро, приезжая в Селхир. Может, потому, что они когда-то делили постель с его возлюбленными. Потому что они до сих пор любили Альву и Кинтаро и будут любить их всю жизнь как он сам.
Но Селхир был далеко, две недели пути верхом. Гильдия перевозчиков могла сократить это время до двух минут за скромную сумму в сто золотых, но шумный веселый Селхир не то, что ему сейчас нужно. Гораздо больше Итильдина манил заповедный остров Цистра, где находили пристанище все те, кто алкал тишины и уединения. Место обитания монахов и святых, философов и ученых, место ссылки криданских королей, иногда добровольной, иногда не очень. Прежний государь Криды Даронги Дансенну жил отшельником на острове Цистра больше десяти лет, с тех пор как отрекся от престола в пользу наследной принцессы Ингельдин, Принцессы Ирисов, как ее ласково называли домашние за любовь к этим благородным цветам.