Я его похвалил, и по какой-то причине тот момент – сразу после похвалы – навсегда остался в моей памяти, словно фотография. Широченная улыбка, глаза сияют, будто сейчас предстоит задувать свечи на именинном пироге. Иногда в моей голове эта улыбка накладывается на то выражение, которое я увидел на лице Джулиана, когда его снова ко мне «прикрепили». В тот день умерли его родители.
Доктор Уитлок улыбается, будто правда рада меня видеть, но серые глаза смотрят так пронзительно, что невозможно терпеть. Она скорее любопытна, чем дружелюбна, и одевается не как учитель, а как адвокат или бизнес-леди.
– Как поживаешь? – спрашивает доктор, складывая руки на коленях.
Я киваю, надеясь, что она переведет это как «хорошо».
Она приглашает меня присесть, и я плюхаюсь на стул напротив ее оранжевого кресла. Вряд ли доктор сама его выбирала. На самом деле ни один предмет мебели ей не подходит. Кофейный столик пурпурный. Стол желтый. Все разношерстное, будто студия прямиком с канала «Никелодеон».
– Джулиан… – начинает она знакомым мне осторожным тоном, что всегда использует, когда надо сообщить что-то ужасное. – Ты понимаешь, что здесь безопасно и все, что ты скажешь, не покинет эти стены?
Она хорошая, но я лишь начинаю сильнее нервничать. Доктор хочет, чтобы я выложил ей личные мысли, которыми ни с кем нельзя делиться. Я не знаю, что сказать, и молчание становится неловким. Как всегда. Нет, доктор не выказывает раздражения, как другие люди, но и ничем не заполняет тишину.
Я тереблю шнурок. Последний кусочек пластика отваливается и падает на пол. Доктор протягивает мне мусорное ведро. Я подбираю пластик и кидаю его туда. Она предлагает мне выбрать игру.
Я не привык к настольным играм. Обычно мы с родителями развлекались с музыкальными инструментами. Но доктору нравятся настолки, и я выбираю «сорри», как и в прошлом году, потому что только в нее умею играть.
Меня научили племянницы Рассела, когда его сестра Нора однажды пригласила нас на День благодарения. Девчонки с ума по ней сходили, а мне она казалась злой и язвительной. Там есть специальная карточка: «Сорри! Теперь я могу взять свою пешку со старта и убить любую из твоих».
Я кладу игру на кофейный столик. Доктор Уитлок открывает коробку и предлагает мне выбрать цвет.
– Любой, неважно.
Она хмурится, и я уже чувствую, что поступил неправильно. Да и сама игра удовольствия не принесет: доктор будет смотреть на меня так, будто оценивает каждый ход. Подвох с «сорри» в том, что хорошо в нее играть невозможно. Все зависит от удачи, и не знаю, что я могу сделать, разве только правильно считать ходы и не трогать чужие пешки, если есть возможность.
Единственный раз я взял пешку доктора, когда вытащил карточку «сорри», и других вариантов не оставалось. Я забрал самую незначительную, чтобы не обидеть. Однако, когда поднял голову, доктор грустно смотрела не на доску, а на меня. Я все-таки умудрился ее расстроить.
9
Снаружи темная беззвездная ночь. Рассел зовет меня в гостиную и указывает длинным пальцем на пол. Паркет весь испачкан, словно кто-то прошелся по незастывшему цементу.
Днем я почистил кроссовки тем, что нашел под раковиной на кухне. Они стали ослепительно-белыми, но, видимо, хлорка осталась на подошве.
– Ты должен уважать чужую собственность, – спокойно и размеренно говорит Рассел.
– Я знаю.
– Знаешь?
– Прости. Это было глупо.
– Да, – соглашается он. – Именно. – Затем молчит, а я жду приговора. Наконец Рассел говорит: – Неси.
На миг я застываю, но потом иду к массивному шкафу в столовой. Каждый раз, приезжая в гости к Расселу, мама любовалась этим шкафом. Полки из вишни, тончайшие антикварные тарелки.
Я выдвигаю длинный ящик с кружевными скатертями и салфетками. Под ними, на дне, лежит тонкий ивовый прут. Я беру его дрожащей рукой, возвращаюсь в гостиную.
И вкладываю прут в протянутую руку дяди.
Он вдруг сглатывает ком и говорит чуть дрогнувшим голосом:
– Снимай рубашку.
Если бы я мог, то отключил бы боль так, как закрываю глаза. Но я не могу. Я ее чувствую. Кожа не становится толще. Она запоминает боль. Я это точно знаю. Стоит воздуху омыть мою голую спину, как та уже заранее начинает гореть.