Увидел он немногое: кусок двора у входа в дом и отцовские башмаки из свиной кожи. По тому, как нетерпеливо они переминались, можно было догадаться, что к отцу кто-то приближается. Некто, кого Сайрус Гривс с волнением ждет.
Нет, надо переменить позицию - так ничего не увидишь. Генри торопливо осмотрелся. Ну, разумеется, дыра у основания крыши - вот что ему надо. Снова метнувшись в угол чердака, он отгреб клочья колючей соломы, стал на колени и приник глазом к щели.
- Привет тебе, о вождь! - раздался тонкий голос отца. Теперь он говорил на языке маори.
Четверо дикарей неторопливо направлялись от ворот к дому. Шага на два впереди всех шел высокий человек с сухим, необычайно жестким лицом, расписанным замысловатыми спиралями татуировки. Куцый плащ из льняных волокон с заплетенными в них пушистыми перьями птичек киви, зеленые украшения из нефрита вокруг шеи и пылающий багряным орнаментом передник отличали его от остальных воинов, одетых куда беднее. Рисунок татуировки у них тоже был попроще. И только новенькие, любовно начищенные ружья одинаково ярко сверкали у всех четверых.
Богато одетый маори, остановившись в трех ярдах от Гривса, передал не глядя ружье одному из спутников и только затем приблизился к старому колонисту.
Генри заметил, как робость и беспокойство отразились на лице Сайруса Гривса, когда сухолицый властно взял его за обвислые плечи и притянул к себе. Но вот носы их соприкоснулись, и улыбка стала еще паточнее и учтивей.
Ритуал приветствия, принятый у туземцев Новой Зеландии, был знаком Генри и раньше, еще по Корорареке. И все же ему пришлось укусить кулак, чтоб не фыркнуть, - до того потешной была старательность, с какой они терлись носами коротышка отец и согнувшийся над ним величавый вождь.
Когда церемония завершилась, отец засуетился.
- Очень, очень рад, - потирая ладошки, быстро заговорил он по-маорийски. Прошу зайти в мой дом, хочу вас угостить. Там и поговорим, никто не услышит...
Склонив голову по-куриному набок, он ласково заглянул в глаза вождю и плавно повел рукой, указывая на дверь. Но маори не шелохнулись. Равнодушно смотря в сторону, вождь произнес резким голосом:
- Ты заблуждаешься, дружественный пакеха. Ты хочешь, чтобы я, Рапети Ароа, стал подобен древесному жуку - тому, что быстро-быстро ныряет под кору, прячась от солнца. Нет, нет. Вождь племени ваикато не маленький жук, он не любит деревянных ловушек, в которых спят пакеха. Рапети Ароа хочет говорить с тобой там, где свет и простор.
Сайрус, озабоченно морщась, выслушал его тираду и закивал.
- Ну да, Рапети, я и забыл, что ваш брат не любит... - пробормотал он по-английски. Обежал взглядом двор, чуточку поразмыслил и ткнул на штабель толстенных бревен возле изгороди: - Там...
Следом за Гривсом-старшим маори двинулись через изрытый, занавоженный двор. Старый колонист и вождь уселись на край нижнего бревна, бывшего когда-то основанием могучей корабельной сосны - великанши каури. Воины, не выпуская ружей, примостились на корточках напротив них. Вождь заговорил, а Генри оторвался от щели и вытянул затекшие ноги. Он был разочарован: теперь ничего не услышишь. А любопытство грызло. Что могло привести на мирную ферму вождя воинственных ваикато, о которых пастухи говорят не иначе как с ненавистью и страхом? Какие такие секреты могли быть с ними у отца? Ничего в голову не шло. Оставалось просто наблюдать.
Тем временем разговор на бревнах становился все оживленней. От невозмутимости вождя не осталось и следа: он то и дело вскакивал, широко жестикулировал и горячился. Отговорив, он преспокойно усаживался на ствол каури и внимательно слушал ответы отца. Потом опять начинал что-то доказывать. Однажды он даже вырвал из рук воина ружье и потряс им над головой. Генри не мог видеть, участвуют ли в беседе остальные маори - они сидели к нему спиной, но по тому, как возбужденно они дергались и привставали с корточек, можно было судить, что тема волнует их не на шутку. Только однажды наступила пауза: следом за Сайрусом Гривсом гости зашли в свинарник и пробыли там с четверть часа. Затем вернулись и продолжили разговор.
Генри откровенно заскучал. Ноги покалывало, ныла спина. Подложив ладони под затылок, он вытянулся на циновке, зажмурился и попытался еще поразмыслить хорошенько над увиденным. А когда открыл глаза, щель над ним была уже не белой, а светло-синей. Необычные гости ушли, не видно было во дворе и отца. Генри хмуро побрел к чердачному люку.
"Скажу, что лазил по горам, - решил он. - Пусть побурчит. Не привыкать..."
С тем и вошел в дом.
ГЛАВА ВТОРАЯ
повествующая о путешествии в горы
Не в пример сыну, старый Гривс вставал с петухами. Проснувшись, Генри нашел на столе в гостиной клочок бумаги с каракулями отца: "На весь день уехал вешать шерсть. Хозяйствуй. Не забудь дать корму свиньям".
Пожав плечами, Генри скомкал записку и побежал к колодцу. Разделся догола и долго, с наслаждением плескался в старой бочке, на три четверти заполненной остывшей за ночь водой. Небрежно вытерся рубашкой, бросил ее на изгородь и пошел в дом на поиски съестного. Завтрак получился отличный: кус копченой свинины, пресная лепешка и кружка холодного чая с молоком.
Покончив с едой, Генри не медля взялся за исполнение отцовского наказа. Раз уж это было неизбежно, стоило поскорее сбросить с себя малоприятное бремя, чтобы потом со спокойной душой распорядиться оставшимся днем.
Хлопоты по хозяйству отняли у него немного времени. Поскольку в записке, кроме указания о свиньях, ничего другого не было, Генри ограничился тем, что приготовил месиво и налил воды в колоду. Пополнив бочку несколькими ведрами, он счел свою миссию исчерпанной. Возможно, во дворе нашлись бы еще и другие, важные, с точки зрения отца, дела, но размышлять на этот счет Генри не стал. Достаточно было и того, что он сделал.
Сегодня Генри твердо решил вырваться в горы. Раньше никак не удавалось: отец непременно придумывал ему работу. За неделю Генри, в сущности, носу не показывал с фермы - только однажды выбрался на пастбище. А ведь совсем рядом, милях в трех, громоздились заманчивые зеленые хребты, за которыми... Вот именно - что там, за ними? Воображение Генри работало все эти дни так усердно, что терпеть дольше стало невмоготу.
Сборы в дорогу были короткими. Сунув ноги в башмаки и набросив на плечи долгополую отцовскую куртку с множеством прекрасных, почти целых карманов, молодой Гривс исследовал кладовку. Там он обнаружил все, что искал: большой складной нож с рукояткой из бычьего рога и моток веревки. Оставалось взять несколько лепешек и спички. Было бы совсем здорово, если бы отец забыл запереть окованный медными пластинами ящик, где хранились ружья, патроны и порох. Но старый Гривс редко что забывал. Потрогав увесистый замок, Генри вздохнул, запер дом на засов и, шаркая башмаками по гравию, зашагал на северо-восток. Заблудиться он не боялся. От пастуха-маорийца Етики он знал, что где-то внизу у ручья есть тропа. По ней работники отца раз в лунный месяц ходят через горы в каингу - деревню родного племени.
День обещал быть знойным. Трех часов не прошло, как встало солнце, а роса уже исчезла и трава была как сено. Спускаясь с холма, багряного от гроздьев цветущего новозеландского льна, Генри клял себя за отцовский балахон: карманы карманами, а в жару куда умнее было бы взять мешок.
Но не тащиться же снова в гору...
У подножия посевы кончались, началась роща. Огромные, как пальма, папоротники, сомкнув разлапистые зонты, прикрыли тропу надежной крышей, которую лишь кое-где пробивали плоские столбики солнечных лучей. Роща еще хранила влажную свежесть утра, и Генри, с облегчением вздохнув, умерил шаг. Как ни торопился он выйти к ручью, не глазеть на окружающий его странный зеленый мир он не мог. Он не мог не дивиться на обросшие древними лишайниками деревья с пластинами вместо хвои, на широколистые гиганты, скрученные связками скользких лиан, на выступающие из земли узловатые корни, напоминавшие напрягшиеся великаньи жилы, на тонконогие пальмы - султанские опахала, на непроходимые и бесконечно разнообразные кусты, на белесые плети ползучих, угнездившихся в ветвях растений...