Да ещё год бегай в этой шкуре, терпи, и Умила осердится. Нескоро простит. Ей муж надобен, а не зверь.
Да ведь и люд собирается. Может, управятся и без него?..
Скинул он всю одёжу, да травы на ладонь вытряхнул, крепко в кулаке сжал, а у самого на глазах слёзы. Он уж те слёзы волчьей лапой утёр и заскрёбся в дверь, Василий его и выпустил. В эту пору и крик раздался:
— Едут!..
Пустился волк со всех ног к озеру, Василия далеко позади оставил. Через плетни перемахивает, мигом вылетел в ворота, с холма скатился.
А у озера на берегу уж все собрались. Тут и Невзор, и Ёрш, и Дарко. Глядит Завид — даже и Горазд, искалеченный, явился, дубину сжимает. Даже Пчела свой страх одолел, хотя, видно, колени у него подламываются, всё на местных глядит испуганно. Кикиморы-то да грабы уж не прячутся, тоже в стороне не отсиживаются, встали за царевича. Водяницы из озера глядят. На лугу змей Гришка спит.
И Бажена тут же, и Марьяша с Умилой. Горячего овсяного киселя наварили и уж готовы его плескать, гостей угощать. Как увидала Умила волка, так и побледнела.
— Всё же сделал, что хотел, — говорит. — Больше ко мне и соваться не смей, ты мне такой не надобен!
Тут от конского топота земля задрожала. Едет царь в расписной золочёной колымаге, тридцать всадников при нём, все в кольчужных рубахах да с мечами. Тихомир и Горыня им путь заступили, дальше не пускают. Невзор с мужиками подошёл, тоже плечом к плечу встали.
Распахнулась узорная дверца, вышел царь Борис. Сам высокий, сухой, плечи уж начали гнуться, да ещё широки — в молодые годы с врагами рубился, и, видно, не зря о нём слава шла. Сам горбонос, брови черны, да борода уж седа. Наряд на царе просторный, золотом шитый, шапка мехом подбита.
Огляделся царь, мечи, дубины приметил и спрашивает:
— Вот, значит, как здесь гостей встречают, не хлебом-солью? И отчего ж никто не кланяется?
— Ежели к нам с добром, так и мы с добром, — отвечает ему Тихомир. — А ежели супротив нас войско собирают, так я уж не ведаю, гости это явились али кто!
— Да и я не ведаю, — говорит ему царь, — побратим ли передо мной али недруг лютый, который за моею спиной с нечистью снюхался. Нынче я сына верну, и Казимир в том поможет, а ежели кто помешать вздумает, жизни лишу, будь он хоть побратим, хоть кто.
Казимир за его спиной из колымаги выбирается. Вот вышел, руку царице подал. О чём-то уже солгал — ишь ты, сына поможет вернуть! Да как же он его вернёт, ведь не проклятие снимет?
А царицу-то, видно, горе за годы съело. Едва стоит, исхудала, краше и в гроб кладут. Брови начернила, щёки нарумянила, да оттого только мертвее кажется. Ни кровинки в лице.
— Где подменыш? — спросил Казимир. — Отвечайте, да помните: я не терплю, ежели мне лгут. И кто лжёт, непременно за то ответит!
Тут богатырь Василий смело вперёд выступил и говорит:
— Сам ты и лжёшь! Не подменяли царевича, проклят он, и ты об этом знаешь. Мучил ты и его самого, и царя с царицей, потому как тебе это силу давало!
Казимир один только взгляд на царя бросил, тот дружине кивнул. Худо дело, и слушать не стали!
— Двадцать лет!.. — только и успел сказать Василий, как ему меч к груди приставили. А он-то безоружный, даже и дубины не взял. Сила его в словах, он на то полагался, да ему говорить не дали.
— Где подменыш? — повторил колдун и обратился к царю: — Сыщи мне его, Борис, а этих возьми под стражу. К ночи сына тебе верну.
Разве дело царю этак приказывать? Да царь Борис и не подумал укорить Казимира за дерзость, людям своим говорит:
— Слыхали? Выполняйте! Всё обыщите. Подменыша сюда, а этих заприте в корчме. Кто противиться будет, того поучите мечом.
Тут и богатырь Горыня не утерпел, тоже говорит сердито:
— Да как можешь ты, царь, лиходею этому верить? Я уж тебе говорил, что был у отца моего побратим, да колдун его убил, его облик принял! Он князей у нас перессорил…
Казимир голову вскинул, к Горыне идёт неспешно да говорит, а голос как лёд:
— Время тянешь. Знаешь, что ежели не сейчас, то никогда уж царевича не вернуть. Ишь, я тебя пожалел, велел отпустить, а ты с нечистью снюхался да не мне одному, а и царю Борису задумал зло причинить! Боле за тебя заступаться не стану.
А дружине уж приказ отдан. Подступают к народу, хотят гнать через мост к корчме.
Тут Тихомир свой меч потянул наружу — добрый булатный меч, который ему с собою взять не позволили, да волк принёс, — и говорит сурово:
— Был я тебе, Борис, верен прежде, верен я тебе и теперь. Но ежели для того, чтобы ум в тебя вколотить, придётся нам биться, то я готов!
Царица Всеслава вскрикнула, руки к груди прижала. Зашумел народ. Вмиг перевернули столы. Кто послабее, укрылись за ними, кто покрепче, выступили вперёд.