Лебедяна отряхнула руки и отошла от горнила, давая Любомиру больше свободы для работы.
– А батюшка уже давно не серчает, – ответила тихо, – видел он, что сруб ты добротный затеял и теперь крепко на ногах стоишь. А еще, дед проведал, что люди стали реже к Дерыде в Крыжеч ездить - все к тебе обращаются. Хвалят тебя. А еще, говорит, в сию жнитву славный ужИн собрали. Знамо, сытая будет зима, но суровая. Замуравит все пути-дороги. Доброму кузнецу, говорит, такое всегда в руку – заказов много будет. Другорядь и поехали бы ковалю в Крыжеч, но в морозы будут кобылку беречь да под поветью прятать. Заместо Дерыды – к тебе пойдут.
– Дело молвит дед Кадеяр, его правда. Не погонят сквозь сугробы незнамо в какое ненастье ради простых тёсел, долотьев да амбарных петель. – Любомир окопал болванку калеными углями и примерил в руке кузнечный молот. – Наипаче, чем за весь год заработаю. А по весне уже и сватов отцу твоему зашлю...
***
Закрывая амбарную створку потуже от злых осенних ветров, Лебедяна отряхнула сарафан и сполоснула руки студеной водицей из высокой кадки. Морозный и сырой воздух принес скотине падёж да недуги, и Леда уже который день ходила за хворым теленком из давешнего приплода. Немощный бычок тыкался ей в щеки влажным носом и только из ее дланей принимал горькие травяные отвары и целебные сборы. Она подолгу гладила широкий лоб комолого теленка, ероша пальцами курчавую огненно-рыжую шерстку, проводила ладонями по мощной шее и оглаживала крутые бока. Девушка знала, что под ее руками растекается животворное тепло и внутренний огонь изгоняет из плоти теленка все хвори и недуги. Сладила она его. Малыш явно шел на поправку. Хоть и с натугой, но начал вставать к кормушке, где его ждало отборное жито, старательно пережевывал снопы последних свежих трав.
Лебедяна потерянно шла по двору да вдруг остановилась. В одночасье продрогнув, обхватила себя за плечи, голову подняла и наверх посмотрела. Тучи оболочили все небо. Странное было чувство. Жуткое. Будто оно вдруг ниже стало. Плоское, как блюдо, а воздух тяжелый-тяжелый. Им и не дышится, и вдаль сквозь него не глядится. Светило полностью сокрыла непроглядная наволочь, обращая и без того пасмурный полдень в сумеречный полумрак. В груди словно что-то стянуло, а сердце билось гулко и болезно, но очень медленно. Сглотнув подступивший к горлу ком тревоги, Лебедяна не стала обходить подворье, а направилась прямиком к отчему дому. А когда увидела бегущую к черному крыльцу их избы утробистую соседку Агапку, чья хата стояла на самой окраине заимок, сердечко ее пропустило удар, а потом вскачь пустилось. Та запыхалась и раскраснелась, на ходу утирая потное лицо краем пестрого плата. Бежала, вестимо, далече, ибо с превеликим трудом переставляла толстые, отекшие от водяницы ноги, обутые в стоптанные лыковые чуни.
Предчувствие беды и скверны уже звенело в тугом, сгустившимся воздухе, но Лебедяна отринула черный морок, отказываясь поддаваться слабости, уже охватывающей все ее тело. Ровно такой же, как тогда, когда она только нашла папоротников огнецвет…
Только приблизившись к Агапе, теперь голосящей что есть мочи, Лебедяна узрела, что не едкий пот утирала с лица дородная тетка, а горемычные слезы, ручьем текущие из опухших от рыданий очей.
– Убивцы! Разбойники и убивцы! Вот вам крест, – она наскоро осенила себя крестом, – Убивцы-ы-ы! – На ее громкий зык из холодных сеней, с грохотом распахнув низенькую дверь, вывалил дед Кадеяр, в одном лапте и с волочившимися за ним по доскам крыльца онучами.
– Чур тебя, баба дурная! Говори, что стряслось, али тебя бесы попутали!
– Что ж это творится то, люди добрые! Душегубцы!!! Черными татями прошли! Не заметил никто змиев подколодных, подкрались... Нелюди! – Теперь ее срывающиеся на сип крики разносились далеко окрест, а у сбежавшегося на шум люда мураши по хребтам ползли от ужаса, сквозившего в ее сбивчивых словах. – Видать, больно ладную работу делал, соколик. От и не стерпели гнилые их души… Зависть черная хуже потравы…
Ее одутловатые щеки покрывали багровые пятна, а с трясущихся и побелевших до синевы уст слетали громкие судорожные всхлипы и несведимые причитания.
Толпа окружила плачущую навзрыд бабу, и уже шепотки слышались, что давеча за дальним выпасом пришлые люди шастали, все про кузнеца местного спрашивали. Дескать, молва про вашего удальца далеко пошла, и коли и доверить своих вороных кому переподковать, так только ему. Всё дорогу дознавали да облыжные хвалы возносили...