– Ты фотографируй, фотографируй, не ленись, только точно не все разрешат показывать. Думаю, никто не разрешит показывать Алатырь-камень – незачем о нем вообще знать людям, хоть на той, хоть на этой планете, а природу снимай, сколько хошь, она у нас красивая. Меня можешь во всех видах снимать, я фотогеничный, красивый, большой, пушистый. Ты ракурс-то, ракурс хороший выбирай, – все переживал Баюн. – Коты, они хорошо на снимках смотрятся, а я особенно должен хорошо выйти. Ты для масштаба девушку горничную, что посимпатичней, выбери, а я и на задние лапы могу встать, и усы распушить. Как я лучше смотрюсь, с пессимистическими усами или когда они вперед топорщатся?
– Красиво у вас тут, правда, только безлюдно. Тебе не скучно, Баюн? – спросил Михел.
– А чего скучать, я с тетушками поговорю, с Вечеркой и Зарей-Заряницей, они веселые обычно, особливо Зорька, а как повеселиться захочется, пойду покушаю. И работа у меня имеется – по цепи ходить, думу думать.
– А о чем думаешь?
– О мироустройстве, естественно. Размышляю о том, что такое хорошо и что такое плохо в чистом виде. Это в пустой голове мысль пробежит – и лови ее, а в моей они табунами ходят: иду направо – и они со мной, налево поворачиваю – они тоже бегут догонять меня наперегонки, так что скучать некогда. А ты чего такой печальный?
– Как же мне не быть печальным, Баюн? Люблю я девушку, полумесяцем бровь, а она меня не любит, и мне печально и томительно в этой жизни находиться. Хоть и люблю творчество, да одного его мало, мне девушку бы приобнять, к себе прижать, поцеловать и еще… поцеловать.
– Да ты романтик, как я погляжу. А за что ты ее так любишь?
– За глаза небесной синевы, рот алый, волосы белокурые волнистые, вообще за красоту ее неписаную. Вот фотографирую ее, фотографирую, а всей ее красоты передать не могу, не удается. Неземная она, эта красота.
– Да, красива Лотта, вся в бабку пошла, та тоже красоты неписаной была, да вот глядишь, все пропасть может, закопаем в землю – и прости-прощай.
– А она что, жива еще, старенькая уж поди совсем? – сочувственно спросил Михел. – Лотта ничего не рассказывала про ближайших родственников.
.– А хочешь, пойдем на нее посмотрим? – предложил Кот. – К тому же гора красивая.
– Ну, если гора красивая, то пойдем, – согласился Михел.
Долго ли, коротко ли шли они к пещерке, где бабушка в летаргическом сне лежала, только за красотами природы и постоянными съемками и не заметили, как дошли. Кот первый в пещерку юркнул, поклонился, скупую кошачью слезу смахнул лапой, крышку сдвинул, чтобы локон непослушный поправить, и присел перед Лебедушкой. А Михел так и застыл с открытым ртом. Лотта была красива, а бабушка-старушка, как он думал поперву, когда решился навестить ее, была еще красивее. Не было в ней мальчишеской угловатости, что так и сквозила во всех движениях Лотты, тинейджерского максимализма, а была только красота ангельская в чистом виде. Это и увидел наш ценитель прекрасного.
– О, как она прекрасна! – только и смог вымолвить Михел и упал на колени в изголовье Лебедушки, а потом, не зная, что нашло на него, припал жадными устами к ее алым даже в гробу губкам и поцеловал долгим поцелуем.
И, о чудо, затрепетали густые ресницы и открылись прекрасные глаза, посмотрели на парня, так что он отпрянул в ужасе.
– Зомби, воскликнул Михел, она зомби – в глазах полная пустота. Баюн, как такое может быть?
Кот подскочил ближе. Лебедушка уже приподнялась в гробу, смотрела прямо на посетителей ее пещерки и молчала. Но смотрела так, что у Баюна шерсть на загривке дыборем встала от ужаса.
– Правда, зомби, – проговорил Кот. – И что делать будем?
А девушка, то бишь бабушка, уже поднялась в гробу и норовила из него выйти – надоело, видать, столько лет лежать, мышцы размять захотела.
Михел, хоть и боялся, но все-таки помог даме спуститься на землю и, почувствовав, что есть его никто не будет и зомби вполне себе не опасное, подал ей руку и вывел из пещеры.
– Что делать дальше будем, Баюн, как это получилось-то? – шепотом спросил Ха.
– Так поцеловал ты ее, вот она и очнулась. В предании сказано, что проснется она от своего летаргического сна, когда поцелует ее принц, который образ ее каждую ночь во сне видит. Вот ты, видать, и подошел под эту категорию целовальщиков.
– Так я не ее, а Лотту каждую ночь во сне вижу.
– Лотта на нее как две капли воды похожа, там в предании, видать, не уточнялось, кого ты должен во сне видеть – Лотту или бабушку ее. Образ, он образ и есть: поцеловал – распишитесь и получите. Очнулась наша Лебедушка, – и у Кота покатилась еще одна скупая слеза.