Вскидываю голову, встречаясь с Кайрой взглядом. На ее лице написаны вызов и решимость, а в глубине зеленых глаз – страх. Я вижу его, чувствую. Кайра задевает меня потому, что уверена: я не рискну вызвать гнев Филина вновь. Но она не забыла то, что в тот раз я не сломала ей руку лишь потому, что нас вовремя растащили. И сделаю это вновь, пусть я и легче ее килограмм на пятнадцать, – играючи, в два движения.
Ничего не говорю, только смотрю. Пристально, предупреждающе.
Кайра отводит взгляд и отступает на шаг в сторону – я худая, мне хватит.
– Сиськи прикрой! – несется уже вслед. – Еще раз увижу тебя в этом платье!..
Не слушаю, хлопаю дверью, обрубая от себя поток брани Кайры, летящий мне в спину под аккомпанемент одобрительного смеха Чижа – вот уж два сапога пара.
Пальцы свело от злости так, что побелели костяшки, – с трудом сдержалась.
Еле разжимаю ладонь, чтобы поставить ведро.
В тесной комнатушке – никого. Выдыхаю с облегчением: минуты одиночества бесценны.
Бросаю взгляд на раскиданные на полу вещи – Пингвин снова побросал грязную одежду и ушел по своим делам.
Поднимать сил нет – все жара, я совсем выбилась из сил. А еще ужин… Поэтому решаю провести короткий перерыв с пользой – падаю навзничь на кровать и просто лежу, глядя в потолок. В углу серый пластик потрескался и отошел – если пойдет дождь, то зальет. Надо чинить.
Прикрываю глаза и думаю о том, что на крышу придется лезть самой.
Чиж на днях залатал участок над своей комнатушкой. По доброте душевной мне никто не поможет, а Филина просить отправить кого-нибудь – бесполезно. Для Главы это слишком мелко, скажет, чтобы разбирались сами. Чиж возьмется с удовольствием, но потребует оплату натурой. Ворон – откажет. Зяблик – пообещает, но не сделает… А Пингвин все равно не станет – сошлется на усталость. Или на головную боль, или на желудочную колику – судя по количеству известных ему болезней, в прошлой жизни мой сожитель явно был связан с медициной.
Тяжелые шаги, хлопок двери.
– О, уже готова! – довольно присвистывает вошедший Пингвин.
Порываюсь подняться, но не успеваю – на меня наваливается тяжелое тело, потное, пыльное после целого дня на руднике. Как всегда: переоделся, но не помылся.
Пытаюсь столкнуть его с себя, но тут же получаю ощутимый тычок под ребра.
– Не рыпайся, дурная, – пыхтит куда-то мне в область шеи, задирает сарафан до самого живота, пристраивается.
Закрываю глаза и… не рыпаюсь. Это правила игры, законы Птицефермы – отказывать своему мужчине нельзя. И все, что могу, – закрыть глаза и представить, что я не я, или я, но не здесь, или здесь, но не с ним.
Закусываю губу так, что чувствую привкус крови. Терплю, только сжимаю пальцами край покрывала.
Просто перетерпеть… Пара минут…
– У-ух! Хорошо! – Кровать натужно скрипит, и с меня исчезает тяжесть чужого тела. Моя единственная удача состоит в том, что Пингвин – скорострел.
Так и лежу, кусая губы, снова смотрю в потолок.
Мне нечего сказать этому человеку, не в чем обвинить – он действует строго в рамках правил Птицефермы. Пингвин – хороший работник, и в качестве награды ему «подарили» меня. Поэтому он в своем праве.
– Тетерев убился, – буднично сообщает Пингвин.
Судя по шуршанию ткани, натягивает штаны. Не поворачиваю головы.
– Вот мы пораньше и свернулись.
Никак не реагирую.
– Мы с мужиками – к реке.
Не отвечаю.
– Ну, я пошел… А, чуть не забыл! Футболку еще постирай. – Швыряет на пол и выходит.
Хлопок двери.
Удаляющиеся шаги.
Тишина.
Прикрываю глаза и сотрясаюсь от беззвучных рыданий. Кусаю кулак, надеясь, что боль отрезвит и поможет взять себя в руки.
Слезы – пустое. Рыдать по себе – бессмысленно. Это Пандора, тут нет невиновных, мы все заслужили свой маленький тесный ад и будем вариться в нем, пока не сдохнем. Ад, в котором я существую почти два года.
Тогда, два года назад, я открыла глаза в странной комнате без окон и вдруг поняла, что не помню о себе ровным счетом ничего. На меня смотрели чужие глаза с чужого лица. А это оказалось зеркало…
Кто я такая, мне сказали позже – преступница, осужденная на пожизненное заключение на Пандоре, планете-тюрьме. Отсюда нет выхода. Это конечная точка моего маршрута.
У меня больше нет прошлого, меня лишили имени. Теперь я – Гагара, часть лагеря «Птицы». Я – никто.
«За мелкие нарушения на Пандору не попадают. А убийц и прочих права выбора лишают. И поделом. Раньше надо было думать», – сказал мне конвоир, последний не из «птичьего» сообщества, с кем я говорила.