– Иди отсюда, – произносит сухо и отворачивается. Не хочет, чтобы у ее слабости были свидетели.
Слабость на Птицеферме не поощряется. Лично слышала как-то разговор Кайры и Чайки о том, что Филин уже давно «пустил бы старуху в расход», если бы она не умела варить самогон и зашивать раны. Мол, как найдется замена, Сову тут же «спишут». Учитывая то, что пожилых людей среди нас нет, охотно верю.
Поэтому помощь не навязываю и отступаю.
Уверена, Сова, хромая, поплетется следом только тогда, когда скроюсь из вида.
Не оборачиваюсь.
Место обычной посадки катера Тюремщиков располагается на возвышенности. Это практично: сверху хороший обзор и удобно стрелять вниз, если кто-то на свой страх и риск решит попытать удачу и приблизиться.
Но здесь все научены горьким опытом – столпились у подножия холма и ждут. Филин – в первых рядах. За ним – Ибис и Ворон, его главные помощники. Остальные – за их широкими спинами.
Пингвин пробрался вперед, притопывает от нетерпения. Наверное, тоже хочет одеяло. Или новую рубашку. В отличие от меня у него не меньше пяти комплектов одежды на каждый сезон. Пингвин – хороший работник, и Глава его поощряет.
Останавливаюсь позади всех и не высовываюсь, любуюсь катером. Все это время катер Тюремщиков – главное, что привлекает меня во время их визитов. Сегодня это серебристый остроносый красавец. Не знаю, откуда у меня такая тяга к летательным аппаратам, но душу бы продала за то, чтобы посидеть в кабине пилота.
Возле катера суетятся люди в черной форме и в шлемах – так всегда, мы не видим их лиц. Работает «погрузчик». Ящики с рудой поднимаются силовым полем в воздух и исчезают в грузовом отсеке катера. Один за другим, один за другим.
А на спуске с холма стоит человек с игольником, дуло направлено на нас. Он один, но много стрелков тут и не требуется: Тюремщик достаточно далеко, чтобы успеть среагировать прежде, чем кто-то из обитателей Птицефермы успеет приблизиться; если кто кинет камень – не долетит. Игольник, правда, тоже недалеко бьет, но ведь Тюремщики не стреляют, если не нарываться. Кто же станет убивать рабочую силу без надобности?
Задерживаюсь взглядом на угольно-черном стволе. Я не знаю, как меня зовут, зато мне известно, что дальнобойность этого оружия составляет три метра, за один выстрел игольник выпускает три сотни игл, а если установить режим «очередь», делает четыре выстрела в секунду, перезаряд батареи требуется после пятисот выстрелов, блок питания – снизу и справа, открывается нажатием и давлением в сторону…
В этот момент в рядах заключенных происходит шевеление, все начинают шептаться и с любопытством вытягивают шеи, и я отрываюсь от мыслей об оружии.
А посмотреть и правда есть на что – у нас новенький.
В последние годы новенькие на Птицеферме появляются все реже. Вряд ли преступников в мире стало меньше, поэтому бытует мнение, что Птицеферма и так переполнена, а новичков отправляют в три других лагеря: к Цветам, Рыбам или Камням.
После меня на Птицеферму еще не привозили никого. И я вытягиваю шею, чтобы рассмотреть вновь прибывшего с не меньшим любопытством, чем другие. О своей высадке мало что помню – слишком волновалась.
Как и меня в свое время, новичка выводят из шлюза с мешком на голове и со скованными руками. Затем наручники снимают, а мешок сдергивают. По рядам проходит вздох разочарования: далеко, но и отсюда видно, что новичок – мужчина. Была бы женщина, местные «холостяки» уже бы довольно потирали руки и спорили, кому она достанется. Мужчина же вызывает гораздо меньше интереса – гомосексуальные отношения Филином строго воспрещаются.
Но я не ищу себе новый сексуальный объект, поэтому мне по-прежнему интересно.
«Новобранца» грубо толкают в спину, так что он пробегает первые ступени, чтобы не распластаться по трапу, и лишь потом начинает спускаться нормально.
Высокий, худощавый, молодой. Волосы светлые, чуть в рыжину, всклокоченные после мешка, длинные, не до плеч, но длиннее, чем у всех присутствующих здесь мужчин, – можно спокойно заправлять за уши и при большом желании даже собрать в хвост.
На незнакомце – серая футболка и брюки из той же ткани, точь-в-точь как та тюремная роба, в которой я когда-то пришла в себя в комнате для допросов. Босиком, ботинки в руках.
Тюремщик что-то ему говорит. Тот спокойно кивает, затем садится на нижнюю ступень трапа, обувается и только после этого направляется вниз с холма – к нам. Не бежит, не топчется на месте – просто идет. Вообще ведет себя совершенно спокойно.