— Хм-м, тогда я выражу свою мысль иначе, — сказал Лайэм. — Ваше шоу воплощает человеческое дерзание, дух инициативы и поиска. Если бы не было тех, кто первым исследует неведомое, смело испытывает новые теории, то Колумб не открыл бы Америку.
Коуди засмеялся и дружески похлопал Лайэма по спине.
— Я бы вас нанял, юноша, сочинять рекламы для моей Выставки Дикого Запада. Вы подлинный поэт.
«Да, он и такой. — подумала Орелия. — Какой он сложный…» У него есть отвага критиковать то, что ему не нравится в современном мире, а под жесткой оболочкой — сердце романтика и вера в прекрасное. И такое сочетание очень привлекательно. Привлекательно для нее, Орелии… но что-то разладилось между ними. И все-таки она восхищалась сейчас его высказываниями и любовалась крепкой мускулистой фигурой.
Попрощавшись с сестрами, Орелия поняла, что поедет домой одна, — Федра приняла приглашение Сина пообедать в ресторане.
— Не проводить ли вас? — спросил Лайэм, хотя до этого говорил, что собирается зайти в офис.
— Нет, спасибо, — ответила она с досадой. — Я вернусь домой одна.
— Наверное, будете собираться на какой-нибудь прием?
«Какое ему дело!» — с раздражением подумала Орелия.
— Нет, кое-что надо сделать дома.
Он огляделся — они были одни — и сказал тихо:
— А не надо ли вам вести себя поосторожней… после случая в Дубовом парке?
Орелия рассердилась — он хочет ею командовать! Никому она этого не позволит, а ему — в особенности.
— Спасибо, не беспокойтесь за меня,-ответила она холодно. — До свидания, мистер О'Рурк.
— Лайэм.
Он смотрел, улыбаясь, как она садится в карету. Фред тронул с места старую лошадь, и Орелия подумала: «Хорошо, что, по крайней мере, она спокойно проведет вечер дома».
Син пригласил Федру в маленький ресторан, где готовили просто и вкусно. Хорошая отбивная с помидорами— настоящая пища мужчины. Он с удовольствием занялся сочным мясным блюдом, в то время как Федра, как птичка, поклевывала гарнир, занятая своими мыслями. Ее всерьез беспокоила растущая враждебность между племянницами. Она заметила, что Орелия едва попрощалась с Мэриэль, а на Файону даже не взглянула.
Федра была полностью на стороне Орелии, но разлад в семье ей крайне неприятен, — тем более что первопричиной этого разлада Файона определенно считала Федру.
Син покончил с едой и предложил Федре прогуляться в Джексон-парке. Воздух был чудесный, и Федра полузакрыла глаза, наслаждаясь минутами отдыха, когда вдруг требовательный голос Сина едва не заставил ее подскочить.
— Мы должны обсудить одну проблему, — заявил он.
Федра открыла глаза и выпрямилась.
— Боже мой, в чем дело? Может быть, лошадь захромала? Мужчины всегда волнуются из-за пустяков.
— Ты знаешь, что я хочу жениться на тебе, и просто водишь меня за нос.
— О! — Сердце ее бешено заколотилось.
— Не делай вид, что ты меня не понимаешь. Я не раз говорил, что люблю тебя.
— Но это не всегда означает женитьбу, дорогой! — слабым голосом тихо возразила она.
— Не понимаю, что ты имеешь против брака. — Он говорил уже повышенным тоном. — Или я недостаточно хорош для тебя?
Она знала, что когда-нибудь этот разговор состоится, но сейчас не была готова к нему.
— Почему ты это говоришь? У тебя нет никаких оснований так думать.
— Под этим дорогим костюмом я — все тот же бедный необразованный ирландец. Добился какого-то успеха только благодаря своему сыну.
— Нет, не только благодаря сыну! Благодаря своей энергии и таланту. Почему ты не веришь в себя? — Она говорила твердым, убедительным тоном, хотя и нервничала, обескураженная горькими словами всегда веселого, самоуверенного ирландца. — Я восхищаюсь тобой, Сип. Я уважаю тебя. Мне нужен ты, а не свидетельство об окончании учебного заведения.
Но он продолжал перечислять свои недостатки, — она и не подозревала, что Син все это переживает как свою ущербность.
— Я не путешествовал, как ты. Меня привезли сюда десяти лет, так я здесь и живу. Я не знаком со знаменитостями, не бываю в обществе. А ты…
— Ты ведь знаешь, что я не всегда подчиняюсь законам общества…
— Может быть, потому ты и не желаешь выйти за меня замуж? — Он стащил с головы шляпу и запустил пальцы в свою густую седую шевелюру. — Но ты ведь знаешь, что я не захочу сделать из тебя жену-куколку. Ты будешь жить по своей воле, рисовать, посещать свои общества… Все это мне безразлично, я только хочу одного — быть единственным мужчиной в твоей жизни.
— Ты и есть мой единственный, — ласково сказала она.
— Я хочу узаконить наши отношения. Я хочу, чтобы ты носила мое имя!
Она не знала, что ему ответить.
— О, Син…
— Проблема Лайэма и твоей племянницы? Но они — взрослые люди, сами разберутся. И мой сын строит себе дом, скоро он будет жить отдельно.
— Конечно, дело не в отношениях Лайэма и Орелии.
— Тогда назначай день свадьбы!
— Нет.
Он замолчал, потом спросил:
— Ты не хочешь выйти за меня замуж?
— Хочу, но дай мне время подумать. — У нее не было сил открыть ему правду, что она не вправе выйти замуж ни за него, ни, за кого бы то ни было.
— Мы знаем друг друга уже год, Федра. Я крепок, но скоро начну стареть. В следующем месяце мне исполнится пятьдесят восемь. Ты говоришь — подождем, но время-то не ждет. — И он закончил тоном обвинителя: — Ты меня не любишь по-настоящему, хоть и уверяешь, что любишь.
— Я люблю тебя всем сердцем. — В ее голосе звучала страсть.
Он потянулся к ней.
— Тогда почему ты не согласна?
— Я просто не могу, дорогой. — Она мучительно искала объяснение. — Должна тебе признаться — есть проблема.
— Скажи мне, в чем дело.
Но она не могла ему солгать.
— Сказать я не могу…
— Не хочешь!
— Нет, не могу…
Он снова замолчал и больше не уговаривал ее. Наклонившись к кучеру, он велел ехать на Прери-авеню.
Федра терзалась, но молчала. Какая трагедия — встретить наконец человека, за которого она хочет выйти замуж, и не иметь возможности стать его женой. После скоропалительного брака с Фернандо у нее было много кратковременных связей, но с возрастом росла потребность в близком человеке, который всегда будет рядом. С которым будут и часы пылкой страсти, и часы нежной душевной близости, тихого счастья.
Син не вымолвил ни единого слова по дороге. Подъехав к дому Федры на Прери-авеню, он помог ей выйти из кареты, но в дом не вошел, а сказал:
— Я увижусь с тобой только тогда, когда ты решишь все мне объяснить.
Федра молчала. Тридцать лет сковывал ее брак с Фернандо. Она должна, наконец, рассказать кому-нибудь о своей неразрешимой ситуации, попросить совета. Она это сделает. Обратится к Орелии.
Глава 10
Орелия думала, что проведет в одиночестве приятный вечер, но беспокойство охватило ее сразу же, как только она вошла в дом. Отказавшись от обеда, она поела хлеба с сыром и поднялась в свою комнату, отпустив Мэри. Она была одна во всем доме. Комната Орелии на втором этаже была обращена в сад, расположенный за домом; в сад выходила веранда. Чертежный стол стоял рядом с красивым окном-фонарем, около которого помещалась мягкая софа с зелеными и темно-красными подушками — с детства излюбленный уголок Орелии. Обои, покрывало на кровати и полог над нею на четырех столбиках были тех же тонов и уже выцвели от времени.
Орелия собиралась сменить обстановку комнаты — вкус ее за эти годы изменился, — но пока откладывала это. Она успела только перебрать книги на полке, убрав старые, но новые книги после возвращения Орелии в Чикаго все еще лежали стопками на полу, и она принялась расставлять их, проглядывая и откладывая в сторонку то один, то другой роман, которые только еще собиралась прочитать. Устав, она поглядела на уютный уголок у окна-фонаря, вспомнив, сколько чудесных часов провела там, мечтая с книжкой в руках, взяла один из отложенных романов и удобно устроилась, свернувшись клубочком в этом гнездышке, оперлась локтем о подушку и раскрыла книгу. Окно выходило на запад, и света было еще достаточно. Прочитав несколько абзацев, она положила книгу на пол, открыла одну из створок окна-фонаря и задумалась, вдыхая свежий вечерний воздух и глядя на ветки развесистого вяза, росшего у самого дома, — они красиво вырисовывались на темно-синем вечернем небе. Впервые расслабившись после нескольких недель напряженной работы, Орелия откинулась на подушку и незаметно уснула.