— Тогда я отвезу вас в другое место, это совсем близко.
Лайэм ликовал, ведя ее к карете. Эта необычайная ночь закончится триумфом их любви. Лайэм чувствовал, что его желание быть с Орелией неудержимо. Сам Господь дарует ему эту ночь.
Глава 12
— Это мой дом, — сказал Лайэм Орелии. Здание находилось недалеко от ярмарки, оно было почти закончено, но кругом еще громоздились кучи строительного мусора.
— Ваш дом? Я думала, что вы живете вместе с отцом.
— Да, но собираюсь переехать, как только строительство будет полностью закончено.
Орелия выглянула в окно кареты и увидела длинное двухэтажное кирпичное строение необычной планировки.
— Оригинально, — сказала она с одобрением.
— Ведь мы с вами не любим ничего ординарного, не так ли?
Орелия все еще чувствовала себя завороженной плеском волн, лунным светом, но, выходя из кареты, постаралась увернуться от поцелуя Лайэма. Она оперлась на его плечо и, соскочив с подножки, сразу отвернула лицо. Однако руки Лайэма, обхватившие ее за талию, вызвали в ней ощущение, которое было опаснее поцелуя. Все тело пронзила сладкая боль желания. «Наверное, я еще пьяна», — рассердилась она на себя. Пока Лайэм привязывал лошадь, она прошла несколько шагов и остановилась, глубоко вдыхая свежий ночной воздух. Свет фонарей освещал улицу, но вдруг она увидела два движущихся фонаря — по улице ехала карета. Не та ли, что следовала за ними вдоль берега озера? Но вот она проехала мимо, и Орелия успокоилась:
— Я начал строиться еще в прошлом году, — сказал подошедший Лайэм. — Окончательно готов только первый этаж.
Они вошли в дом.
— Мне бы хотелось поскорее просушить одежду, — сказала Орелия.
— Сейчас же разожгу камин. Идите за мной. Мебели пока очень мало, — сообщил Лайэм, вводя Орелию в комнату с огромным камином, который он тотчас начал разжигать, — но, я думаю, обойдемся.
Он подтащил к камину кресло с высокой спинкой и усадил в него Орелию; огонь уже весело пылал.
— Я ночую здесь иногда, — объяснил он Орелии, — и дом протопить недолго. Через четверть часа уже сможете сушить свои вещи.
Она улыбалась, глядя на пляшущее пламя.
— Наверное, собственный дом иметь приятно. Не подумайте, конечно, что я не уживаюсь с тетей Фед-рой, мы очень любим друг друга.
Он помешал в камине щипцами.
— Ну, теперь вы можете раздеться.
Действительно, она чувствовала, что камин уже греет, — по телу разливалось приятное тепло.
— Что вы сказали?-спросила она Лайэма.
— Сушите ваши вещи. Развесьте их у огня.
— А что я надену? Нет, мне придется сушить их на себе.
— По-моему, это неудобно. И сохнуть будет долго. В соседней комнате на кровати есть простыни и покрывало, завернитесь в них, а мокрые вещи просушите у огня.
— Нет, это мне не нравится.
Он наклонился к Орелии.
— Вам нечего бояться. Хоть я и не признаю многих условностей, но веду себя с леди как джентльмен. Никогда не допущу никаких вольностей, если леди сама этого не пожелает.
Она подняла бровь.
— А тогда, на ярмарке?
Он помолчал. Глаза его потемнели.
— За тот случай прошу прощения, а сегодня я не поцелую вас, если вы сами об этом не попросите.
Но ведь он уже пытался…
Однако она больше опасалась самой себя.
Он продолжал уговаривать ее:
— Ваше платье высохнет очень быстро — оно совсем легкое, и я отвезу вас домой!
— Ну хорошо, — уступила она, — где ваше покрывало?
— Там. — Лайэм показал на дверь.
В маленькой комнатке была только узкая кровать, накрытая стареньким покрывалом. Сняв его, Орелия увидела, что оно узкое и короткое, и решила закутаться в простыню. Вернувшись в комнату с камином, она увидела у огня Лайэма, который тоже снял с себя одежду. На нем был кусок ткани, обернутый вокруг пояса и бедер.
— Венера в тоге, — сказал он, восхищенно уставившись на нее.
«Адонис у огня», — подумала она, а вслух сказала:— Я не думала, что вы тоже разоблачитесь…
— А что же мне делать? У меня нет гардероба в этом доме. Я воспользовался старой кухонной скатертью. Мы с вами быстро все просушим.
Что она могла возразить? Орелия чувствовала, как кожа начинает гореть под простыней, соски грудей напрягаются… Тело его было таким пропорциональным, кожа — золотистой от загара. Должно быть, он работал на строительстве своего дома без рубашки.
Она пододвинула кресло к огню и развесила чулки, корсет, панталоны и нижнюю юбку.
— Отвернитесь! — насмешливо сказала она Лайэму. — Нечего любоваться на женские «невыразимые».
— Конечно, интереснее любоваться на женщину без «невыразимых». Или на белье, когда оно на женщине.
— Что за пошлая острота! — сердито вскричала она, но щеки ее вспыхнули жаром. Конечно, у него были женщины, и они чувствовали его руки сквозь шелк и кружева тонких одежд — последнюю «преграду» перед полной капитуляцией.
Она повесила платье на спинку стула.
Лайэм потрогал платье:
— Оно испорчено, конечно. Виноват, и я заплачу вам за него.
Она возразила, стараясь говорить легко и непринужденно:
— Вот как? Виновник, оказывается, вы? Вы приводите в движение волны?
— О, если б я был волшебником, — засмеялся он, — я приказал бы этим волнам стать теплыми и нежно ласкать вас, а не леденить ваши прекрасные лодыжки.
— Джентльмен не должен называть части тела леди, — чопорно возразила она.
— Согласитесь, что, если бы я всегда говорил как джентльмен, вам стало бы со мной очень скучно.
«Это верно», — подумала Орелия, но поостереглась согласиться с Лайэмом. Она хотела смерить его строгим взглядом и отвернуться, но залюбовалась мускулистым загорелым торсом, освещенным пляшущим пламенем камина.
— Присядьте рядом со мной. — Он показал на пол у камина, где сидел на маленьком коврике, обхватив колени руками. — Ближе к огню, будет теплее. — Тон был безобидный, но выражение его лица показалось ей странным.
— Благодарю вас, я не привыкла сидеть на полу. — Она попыталась пошутить. — Да и все одеяние не позволит мне сесть.
— Ну, с этим я вам помогу.
Лайэм встал на ноги, и покрывающая его ткань соскользнула ниже, открыв поросль спускающихся к животу рыжеватых волос.
— Нет, нет. — Орелия сделала отстраняющий жест и, спохватившись, снова закуталась в простыню, — Я не кусаюсь, — пошутил Лайэм.
— Не уверена в этом.
— Ну, скажем, кусаюсь, но не больно.
Чувствуя, что напряжение растет, она попыталась отвлечь Лайэма:
— Ой, мне же надо расчесать волосы, а то они не высохнут! — Орелия потрогала черные пряди своих намокших волос. Они действительно неприятно холодили сквозь простыню спину и плечи.
— У вас красивое оперение, Черный Дрозд!-сказал он, не сводя с нее глаз.
— Но они же все спутались!
— Где же ваш гребень?
— Вон там, в сумочке.
Он недовольно вздохнул, отошел от нее, открыл сумочку и достал гребень.
— Спасибо. — Она взяла из его руки гребень и начала вынимать из волос шпильки.
— Вы сами не справитесь! — Прежде, чем она успела возразить, он подвинулся к ней и, встав на колени, взял у нее гребень. Теперь она могла бы протестовать, но только еле слышно прошептала: — Да не так уж это важно, вовсе не обязательно их расчесывать.
Но он уже начал осторожно распутывать длинные пряди ее волос, и каждое прикосновение гребешка доставляло Орелии ни с чем не сравнимое удовольствие. Словно завороженная, она склонилась ближе к огню, наслаждаясь теплом, согревавшим ее тело под легкой простыней, и восхитительным жаром, поднимавшимся из каких-то глубин ее существа. Ее соски затвердели, лоно увлажнилось, и она слегка покачивалась в такт мерным движениям гребешка.
Лайэм отвел прядь от ее щеки и легко коснулся ее пальцем, очертив скулу, и потом обхватив ладонью подбородок, сказал:
— У вас изумительное лицо…
Она глядела в зеленые озера его глаз и чувствовала, как в самой глубине ее тела загорается неистовый огонь. «Помоги мне, Господь, я хочу этого мужчину!»