— Какие губы! — прошептал он. —Вы знаете, что меня тянет к вам неудержимо.
— Ум-м… — Вот все, что она могла пробормотать.
— И вас тоже тянет ко мне.
— Ум-м, хм-м.
— Честно говоря, вы меня просто одурманили.
— Одурманила?-повторила она нежно.
— Да, и с первой же встречи. Я не преувеличиваю, Орелия. Я открываю вам свою душу. Сначала ваша красота зажгла во мне плотские желания, но потом я понял, что мы близки по духу. Чувствуете вы это? — требовательно спросил он.
— Да, меня тянет к вам, — призналась она. Лайэм побеждал, она уступала.
— Я хочу вас! — Он нежно ласкал ее шею кончиками пальцев, и его ладонь уже обхватила ее грудь. — Мы не дети, мы знаем, чего хотим.
— Нет! — выдохнула она. Охваченная безумным желанием, Орелия смотрела на Лайэма испуганно и растерянно.
— Вы разрешили мне ласкать вас и отказываете мне в близости. Скажите, что вы не хотите, и я не буду настаивать.
— Я н-не могу…— пролепетала она, пылая страстью, пытаясь справиться с собой. — Леди не должна…
Орелия боялась, если уступит, то он узнает, что она не девственница. Какое ужасное положение! Она не может уступить ему, хотя тянется к нему, сгорая от страсти. Они не будут любить друг друга здесь, в его доме, перед камином, в отблесках пламени. Не познают друг друга в огненной неге. Орелия понимала, что ее чувство к Лайэму — больше, чем желание физической близости. Если он перестанет уважать ее, то ее душа превратится в выжженную пустыню. И она отпрянула от него с чувством мучительной потери. Но он схватил ее за руку, притянул к себе, и опять дрожь желания охватила молодую женщину. Она тоже сжимала его руку, и чувственные токи, исходящие из каждого бугорка его ладони, вливались в самую глубину ее тела.
— Леди мешают условности общества, — хрипло сказал он. — Но ведь вы — презираете условности, вы смелая, независимая.
— Так рассуждают мужчины…— прошептала она. — Женщинам некуда деться от условностей.
— Я признаю равенство в любви мужчины и женщины.
Сопротивление Орелии слабело, она прильнула к нему. Сжав ее в объятиях, он приник к ее губам, и этот поцелуй был страстным. Сердце его бешено колотилось, и она ощутила, что он искренен, что он действительно любит ее. Она глубоко вздохнула и ответила на его поцелуй.
— Боже мой, Орелия, не играйте со мной.
— Я не играю, — прошептала она.
Теперь он прижался к ее губам нежно, и его язык ласкал ее небо, руки блуждали по ее телу. Она изогнулась дугой, прижимаясь к нему, стремясь ощутить его каждой клеточкой своего тела, с наслаждением вдыхая его запах.
— Ах, Орелия!
Она еще сильнее прижалась к нему. Простыня соскользнула с ее плеч, и Лайэм как драгоценный дар принял в свои ладони смуглые груди.
Дыхание его участилось, и он начал спускать простыню все ниже и ниже.
— Если ты скажешь, я остановлюсь! — взмолился он.
— Нет, я не хочу, чтобы ты останавливался. Нет, нет!
Простыня упала; Орелия чувствовала, что вся пылает, трепещет, а ее лоно увлажняется.
— Я хочу тебя, — сказал он, медленно опуская ее на пол. Встав над ней на коленях, он начал ласкать языком и сосать ее груди. Ей было больно и сладко, она вскрикнула.
Потом он раздвинул ее ноги, и она испугалась, что сейчас он будет грубым и неистовым, как Розарио. Но он взял ее руки и прижал к своим вискам. Потом целовал каждый сокровенный уголок ее тела, лаская губами и языком, и она радостно отвечала.
Он ввел руку в ее лоно, и оно раскрылось навстречу ему, истекая влагой желания. А он не торопился, подергивая нежные волоски курчавого треугольника, медленно проникая пальцем в сладостную глубину. Орелия изнемогала от желания и вскрикнула:
— Скорее! Скорее возьми меня, возьми до конца.
Его зеленые глаза загорелись страстью, он наклонился, вдыхая призывный запах ее плоти. Орелия потянула его к себе, вскрикивая:
— Иди же, иди!
Он лег на нее и впился в ее губы. Дрожь пробежала по ее телу, когда он, взяв рукой свой набухающий член, дотронулся до ее живота, а потом стал кончиком щекотать лоно. Она содрогалась, готовая принять его в себя. Наконец он перестал дразнить ее и вонзил свой затвердевший член в раскрывшееся навстречу ему лоно.
— О Боже! — выдохнул он, а Орелия закричала, почувствовав, наконец, свершение, к которому так рвалось ее тело. Но ей было больно, потому что она не была с мужчиной уже несколько месяцев.
Лайэм упоенно целовал ее губы, шею, плечи. Потом он снова ввел руку в лоно, и она корчилась от боли и наслаждения, пока он снова входил в нее. Никогда в жизни ей не было так хорошо.
— Ты такая страстная, — прошептал он. — И такая красавица. Мне кажется, что я люблю тебя.
— Любовь?
Она не успела ответить, потому что он снова ринулся в нее. На этот раз наслаждение было еще пронзительнее. Она обвила ногами его ягодицы и вонзила кончики пальцев в мускулистую спину. Ее руки дрожали, когда он двигался вверх и вниз, все глубже входя в нее. Все глубже и быстрее — и она волнообразно двигалась в этом ритме.
Со стоном наслаждения она вцепилась в его густые рыжевато-каштановые кудри. Он застонал, схватил ее за ягодицы и начал вжимать ее в свое тело, двигаясь все быстрее. Голова ее откинулась, губы раскрылись, и его имя прозвучало как стон наслаждения:
— Лайэм!
Он замер, будто пронзенный этим криком, с дрожью вышел из нее, и оба замерли в изнеможении. Он лежал, опираясь на локти, уткнувшись лицом в изгиб ее шеи, и его дыхание медленно выравнивалось.
Приходила в себя и она, и только теперь смутно подумала о том, понял ли он… понял ли, почему так легко вошел в нее?.. Догадался ли, что она не девушка. Но раздумывать об этом не было смысла. Что сделано— то сделано. И ей было так хорошо с ним.
— Орелия, — прошептал ои, перекатываясь на спину и нежно прижимая ее к себе.-Я знаю, что люблю тебя, теперь я уверен в этом.
Он любит ее. Она молчала, счастливая и измученная. Он тронул ее за плечо и настойчиво спросил:
— А ты, ты любишь меня?
— Да-да, — прошептала она.
— Ты еще не уверена в этом?-спросил он и, не дожидаясь ее ответа, сказал:-Тогда мы повторим. Он погладил ее по щеке, ласково дернул за мочку уха и впился губами в ее рот. — Слушай свое сердце, двигайся в его ритме, и все будет прекрасно, — настойчиво шептал он.
Она надеялась, что так и будет, но уже не думала ни о чем, лежа перед огнем, счастливая и разгоряченная. Она потянула рыжие волоски на руке, лежащей на ее груди, он нагнулся и нежно укусил ее в затылок.
— Ты же сказал, что не кусаешься, — прошептала она.
— Я сказал, что не кусаюсь больно, — возразил он. Его любовный укус был нежным и страстным.
— О, так ты превращаешься в зверя? Значит, в полночь с тобой происходят волшебные превращения?
— В зверя! — Он снова лег на нее и, глядя в ее глаза с притворной угрозой, тихо прорычал: — О, вот какие игры тебе нужны?
Она ответила ему нежным смешком:
— А мне никакие игры не нужны!
Но она чувствовала, что игры только начинаются.
— Пойдем теперь на кровать, — ласково, нежно прошептал он.
Луна сияла так ярко, что человеку пришлось вжаться в стену дома под окном, чтобы быть незамеченным. Он видел в оранжевом свете движущиеся тени.
«Значит, эти двое расположились перед камином».
Он прислушался, улавливая их шепот, разыгравшееся воображение помогло представить, что происходит. Когда раздались стоны торжествующей страсти, он понял, что все произошло.
Дрожь охватила его тело, к горлу подступила тошнота.
Пускай у нее были поклонники, но любовник — другое дело. Этот Лайэм О'Рурк заслуживает смерти и погибнет в мучениях. Умрет и она. Эти потные тела предаются страсти там, наверху, не понимая, что страсть разрушает Красоту, которая должна быть увековечена. Пускай Лайэм О'Рурк осквернил черную голубку… Все-таки он достигнет цели, и Орелия станет его лучшим произведением на алтарь богов. А пока, чтобы выйти из прострации, в которую повергло его осквернение черной голубки, он должен отвлечься. Придет и ее черед, а пока он займется сиротой…