Оказался в комиссии по готовности к юбилею — двое из Москвы и я. Сначала отправились в Новгород. Обошли все разрушающиеся церкви, обошли кремль, попили хмельной медовухи, в театре пообщались с заслуженным артистом, который всю жизнь играл Ленина.
Он настолько, по Станиславскому, вжился в образ, что не поверить ему было никак не возможно. Один в один. Он, естественно, картавил, двигался и жестикулировал по Ильичу, и также большие пальцы рук закладывал под жилетку, как будто собирался танцевать еврейский фрейлекс на свадьбах или бар-мицвах. В этот раз он и был в жилетке Ильича. Потрясающе.
Тем же летом полетели в Волгоград. На аэродроме нас встретила классическая черная «волга». Проезжая мимо массивного административного здания, я увидел на фронтоне солидными, основательными буквами — «СЛАВА ЗАЩИТНИКАМ ВОЛГОГРАДА». Спросил: «А кто защищал Волгоград?». Ответа не получил. Мамаев курган не понравился. Большая рука с вечным огнем в центре зала напугала, и скульптурные изображения героев показались лишенными одухотворенности, плоть и мощь. Может, так и надо? Там же, в городе на полтора дня я влюбился. На пароходе мы пошли на остров Крит, был такой небольшой островок на Волге. По возвращении получилось стихотворение:
Между тем, жизнь, которая выбрала меня, шла своим чередом, чтобы я не скучал, и чтобы ей было что показать и предъявить мне, как доказательство.
Летом мою тогдашнюю жену пригласили в первый отдел завода, где она работала, и предложили отправиться домой для проведения обыска по постановлению прокурора. Пришли к двери:
— Открывайте.
— Без мужа не открою.
— Придется ломать.
— Ломайте.
Ломать не стали:
— Где муж?
— С ребенком на даче.
— Поехали.
Ребенка оставили под присмотр и вместе вернулись в город на такой же похожей черной «волге», как когда-то. У двери в квартире первый «следак»[82] спросил, есть ли у меня что-либо незаконное для предъявления.
— Книги Солженицына в целлофане упакованы в сливном бачке туалета. Но незаконно предъявлять не стану.
Пошли в комнату. Второй сотрудник остался у двери. Первый подставил стул, чтобы добраться до платяного шкафа. Жена сказала:
— Снимите ботинки.
Снял. Проверил все аккуратно сложенное постельное белье, потом обратился книжному шкафу и надолго застрял там. Прошло уже несколько часов. Перебирая мои бумаги мельком, но зыристо, профессионально, спросил:
А кто это вас так избил?
Это был рассказ «Каникулы в августе». Я ответил:
— Это литература. Если Лев Толстой пишет от лица «Холстомера», он что — мерин? Автор и его персонаж разнятся.
Следак нашел-таки, что искал. Молодец. В одной из записных книжек, листок с фамилией и телефоном студентки, которая на Техноложке,[83] передала мне от Вайля доклад Хрущева на двадцатом съезде.
Потом в прокуратуре на ул. Белинского мне продемонстрировали мои показания 57 года. Боже мой — еще почти школьный, не устоявшийся почерк. Ностальжи!
На следующий день я случайно обнаружил-таки этот чертов доклад и отнес в прокуратуру для приобщения к настоящему делу.
Пришлось лететь на суд в Калугу[84].
В «приличной» гостинице места были заняты участниками съезда картофелеводов, я у стойки администратора увидел академика Сахарова, который объяснял администраторше, что он академик, герой труда и лауреат, и так далее. К нему прониклись.
82
Впоследствии он получит по своему профилю звание и должность «по совокупности». Не знаю, с кем он совокупнулся.
84
Я видел американский фильм об этом процессе. Они изображают русских смешно, как и мы их. На самом деле все было не так, как в действительности.