Озерный мерещился шелк,
Манили заздравные чаши…
И поле уже перешел,
А дальше что делать, а дальше…
«Одуванчики висят…»
Одуванчики висят,
Сыроежки мокрый кратер,
Царство белок и лисят,
И плотвы на перекате.
Тракторная колея,
Ливень, холод, мрак кромешный…
Что же делать, если я
На другой воде замешан.
Царских скифов кирпичи,
Глина, красная от жажды.
Там из солнечной печи
Выкатился я однажды.
Не мечтая о Руси
За две тыщи километров,
Над обрывом проносил
Брюки, круглые от ветра.
Золотой литой залив,
Голубой, седой, жемчужный…
Ветром жарким, отчим, южным
Выперт я под кроны ив.
Валерьяна, лебеда…
Родина? Конечно, да.
Но, казалось бы, родной
Старый пруд, покрытый ряской,
Недоверчиво, с опаской
Расступился предо мной.
НА ЗОРЬКЕ
Колени мокры от росы,
В мозгах невнятный гам,
Колени мокры, а трусы
Сползают по ногам.
Бреду до берега реки,
Табак во рту горчит,
А из бамбуковой руки
Еще бамбук торчит.
В тумане вымокший лесок
Скрипит, как старичок,
А возле глаз наискосок
Болтается крючок.
Не поднимая головы
Дошел. — Вот это да!
И глянул на реку — увы,
А там — опять вода.
«Так мерзнуть можно только в мае…»
Так мерзнуть можно только в мае,
Когда махровая сирень
Стоит, закат перенимая,
И тень наводит на плетень.
И, память храбрую тираня,
Пустует дом с вчерашним днем,
И, солью шевелясь на ране,
Я долго растворяюсь в нем.
Темно. Кубические метры
Продолговаты и сыры.
Кругом разбитые предметы
Какой-то сыгранной игры.
А за окном — лазурь и пламя,
Да изумрудная трава.
А над лугами, над полями,
Там, где кончаются слова
В предгрозье ледяного пира
Лукавый ангел приоткрыл
Букет хрустящего пломбира
Под шорох ацетатных крыл.
«Отогрейся щами…»
Отогрейся щами,
Чаю вскипяти,
Ночью обещали
До тридцати пяти.
Не дрожи под шубой,
Не бубни в тетрадь —
Неразменный рубль
На еду не трать.
Чтоб поэт спал прозой,
Ночью, по-людски,
Для того морозы,
А не для тоски.
«Можно так: среди белого дня…»
Можно так: среди белого дня,
Одуревши от суетной гонки,
Съехать с детской раскатанной горки,
У ребенка фанерку отняв.
Только ты повнимательней все ж:
Будет лед неожиданно скользким.
Мордой в белую въедешь березку,
А потом докажи, что не врешь.
«Как там: — «Яром, долиною»
Как там: — «Яром, долиною» —
Пели, пели, Гарцевали на скрипучих табуретках,
И под цокот кухонной капели
Пили бормотуху. Водку редко.
Что-то в этом было, что-то было,
Значит было, раз жена молчала,
Что молчала — и сама любила,
Только вместе с нами не вещала,
А тихонько, чем могла кормила.
Вот и дети нарожали внуков.
Вот и рыжий скоро будет лысый,
Молча понимаем мы друг друга,
Умные, как свиньи или крысы.
Что греха таить — мы стали хуже
Изнутри немного и снаружи.
«Когда-нибудь в мирной беседе…»
Когда-нибудь в мирной беседе
Начнешь завираться, и тут
Свидетели прошлого — дети
Такое тебе наплетут…
Бравируя памятью, прямо
Напомнят, мол ветер гудел,
За столиком плакала мама,
А ты все в окошко глядел.
Будильник на полочке тикал,
По радио пели не в лад…
Ты был в пиджаке и ботинках,
На маме был желтый халат.