Кошка вскочила на подоконник, а потом, с высоты второго этажа, спрыгнула в сад и побежала. Феликс, как был, в тапочках на босу ногу, скатился по лестнице и бросился за ней. Не то, чтобы он всерьез боялся, что с ней может что-то случиться или она куда-то там денется. Он бежал, не раздумывая, глядя как она несется по высокой траве, подсушенной солнцем, и подпрыгивает, заигрывая с небольшими белыми бабочками. Одышка совсем не беспокоила его, не то, что раньше; внезапно Феликс ощутил, что его настигло никогда не испытанное ранее счастье… И одновременно с этим — какая-то дикая, невыносимая грусть. «Странно, — подумал Феликс, — какое-то несчастное счастье. Так не бывает!» Он сделал еще несколько шагов и, зацепившись за корягу, неловко упал лицом в траву…
Дверь скрипнула, но никто даже не пошевелился. Доктор и Марья Иванна боком вошли в палату. Они подошли к крайней койке и сразу уставились не на неподвижное грузное тело, опутанное разноцветными проводами, а на экран задвинутого в угол прибора.
— Видите? — сказал доктор. — Прямая линия. Мозг умер.
— Будем отключать, Петр Сергеич?
— Еще вчера надо было, — пробормотал доктор, думая о своем. Вчера вечером соседи сверху залили квартиру, обои все отстали, паркет стал дыбом. Г остей теперь надо отменять! Какое свинство…
— А что, Петр Сергеич, если мозг умер, значит, душа уже отлетела? — робко спросила Марья Иванна, пользуясь случаем, чтобы расширить свои познания.
— Души нет, Марья Иванна! — отозвался доктор, не желая вступать в спор с необразованной женщиной. — Вещи его, кстати, соберите.
— Какие вещи, Петр Сергеич! Вы же помните — его на остановке нашли, снегом присыпанного. В карманах — земля с травой…
— Глупости, — сказал доктор, — какая может быть трава? Сейчас же зима.
2012
СТРАХ
Это было время, когда взрывались дома и люди боялись друг друга еще больше, чем теперь. В метро каждые две минуты объявляли: «Просьба незамедлительно сообщать обо всех подозрительных лицах и предметах.» И мое лицо тоже показалось кому-то подозрительным, но об этом как-нибудь в другой раз…
И вот тогда-то и произошла история, которую я хочу вам рассказать. Я, кажется, простудился и отправился в местное лечебное заведение. Был вечер, и в районной моей поликлинике было почти безлюдно. Только в конце коридора под тусклой лампочкой сидел странный дядька перед кабинетом моего доктора. Он читал, не отрываясь, какую-то дурацкую газету. Кепка почему-то сползла ему на лоб. На меня он даже не поднял глаз.
И вот, вообразите себе. Пустынный длинный коридор. За окном — сумерки. Тишина. Все кругом пронизано одиночеством. Тихие грустные звуки из кабинета доктора. Дядька, неподвижно читающий газету.
И вдруг… Послышалось цоканье каблуков, и к кабинету подошла женщина необычайной внешности. Она была хороша красотой каких-то нездешних мест. Может быть, она была похожа на индианку?
— Сейчас я вернусь, — сказала она. Потом положила свой пакет на кресло рядом со мной и ушла, цокая каблучками; она исчезла за поворотом длинного пустынного коридора.
Через пять минут я начал слегка беспокоиться. Странный дядька, погруженный в свою газету, казалось, ничего не замечал.
Прошло еще пять долгих, очень долгих минут. Я уже не мог сидеть рядом с пакетом, а встал в дверном проеме. Мне хотелось сбежать, но было стыдно.
Прошло еще пять чудовищных минут. Я помню, что держался обеими руками за косяк, чтобы меня не унесло прочь. Меня как будто выдувало могучим порывом страха из этого коридора.
Сбежать? Не предупредив доктора, мирно бормочущего в своем кабинете, не растолкав этого дурацкого, равнодушного к своей жизни дядьку?
Как я потом прощу себе, если их разнесет в кровавые клочья?
А если — предупредить, и вдруг окажется, что мои страхи — глупость, истерика…
Я и не заметил, как она вернулась, держа в руках бутылку с соком. Подошла к своему омерзительному пакету, развязала его, достала оттуда пряник и стала грызть, запивая из горлышка, отвернулась.
2012
СТАРИК В АВТОБУСЕ
Вы же знаете, старые люди любят поговорить. Но не с кем. Друзья, если были, куда-то все подевались… А дети, если они живут с вами, не хотят вас слушать — они уже наперед знают все, что вы скажете. Они говорят: «Помолчи, дед, ты это уже сто раз рассказывал.»
Вот я, например, иногда разговариваю со своим кактусом… И поэтому они думают, что я выжил из ума.
Но я-то знаю, что я нормальный. Это моя маленькая тайна.
Только я хотел вам рассказать не об этом, а о том, как я ехал один раз в автобусе…
Мне нужно было куда-то ехать по своим старческим делам, и только я вошел в автобус, как увидел немолодую, милую женщину. Что меня привлекло в ней — ее лицо светилось умом! Она сидела, задумавшись, у окна, и я не мог оторвать от нее взгляда. Я стоял напротив нее и совершенно забыл, сколько мне лет…
И вдруг, она встает, берет меня за рукав пальто и говорит:
— Садитесь, пожалуйста! Вам нехорошо?
Я, само собой, расстроился и говорю:
— Очень даже хорошо! Я предвкушаю счастливую загробную жизнь. Поэтому, милая женщина, продолжайте сидеть, где сидели…
Ну, тогда она сказала что-то такое вежливое, мы немного попререкались, и я заметил, что голос у нее красивый, но какой-то немного жесткий. И тут она смотрит на меня таким тоже немного жестким взглядом и добавляет:
— Я, кстати, психиатр и в загробные штучки не верю.
И мне сразу стало как-то не по себе. Мне стал неприятен этот ее ум, написанный на лице. И я подумал: интересно, куда бы ты меня укатала за мои разговоры с кактусом? И я говорю ей:
— А как вы думаете, почему старые люди считают иначе?
Тут она улыбнулась:
— От страха.
Я хотел ей сказать: «Берусь вас убедить, что причина не в этом». Но потом раздумал и вышел из автобуса на ближайшей остановке.
2012
БЕГСТВО
Отчего Феликс стал таким необщительным, прямо-таки нелюдимым — сказать трудно. Придет, бывало, в лабораторию, «здрасьте» буркнет — и молчит целый день. Кому он после этого будет интересен? Ни пива с ним попить, ни перекурить, ни про футбол поговорить по душам. Дамы вообще смотрели на него, как на пустое место. Красились при нем, пудрились и так далее…
А приятели у Феликса, конечно, когда-то имелись. Только все они были намного старше его и уже умерли. Был у него еще такой друг, Семеныч. Он умер три года тому назад.
Голос у него был уж очень особенный — шепчущий, как будто простуженный. Ни с кем не спутаешь. И вот, он умер, и совсем замолчал у Феликса телефон.
Ученые говорят, что пчела в одиночестве может прожить часов шесть, не больше. А потом — ей не хватает пчелиного общения и она умирает. В пересчете на человечью жизнь шесть часов пчелиного одиночества — это примерно девять месяцев. Но человек в этом смысле гораздо крепче. Он может, например, смотреть телевизор по вечерам и глубоко переживать за какого-нибудь героя. И этим он, конечно, отличается от глупой пчелы.
Короче, жизнь Феликса текла равномерно и однообразно и была наполнена невысказанной тоской. Не было в ней ни хороших, ни плохих неожиданностей.
И вдруг, осенним воскресным вечером — звонок. Феликс сразу почувствовал, что дело неладно — кому он мог быть нужен в такое время?
— Алё, — сказал Феликс, внутренне готовясь непонятно к чему.
— Привет, Феликс… — раздался приглушенный, совершенно особенный шепчущий голос, отчего у Феликса возникло в голове легкое помутнение.
— Это вы? — спросил Феликс, не решаясь назвать собеседника по имени.
— А ты думал, кто? — прошептала трубка.
— Как вы себя чувствуете? — осторожно спросил Феликс, еле сдерживая дрожь и боясь совершить какую-нибудь бестактность по отношению к покойнику.
— Плохо, ох, плохо, — раздался слишком знакомый голос. — Выручай, Феликс!