Но не успел Евсей сделать и шага, как дверь телефонной будки распахнулась, и он очутился лицом к лицу — вы догадались, с кем.
— А-а-а! — в ужасе закричал второй Евсей Петрович, не подготовленный к такой встрече. Он невежливо толкнул настоящего Евсея и опрометью бросился к подошедшему троллейбусу. А затем, расталкивая очередь, буквально ввинтился внутрь.
«Надо же, какой нервный!» — подумал настоящий Евсей и стал насвистывать свою любимую песенку.
Он дождался следующего троллейбуса и прибыл на работу вовремя, как раз к началу криптофонического дезавуирования.
— Вас тут по телефону добивался какой-то сумасшедший, — сказала ему Таисия Аристарховна, заведующая, — хотел вам лично кое-что сообщить.
— И что же ему было надо, — хладнокровно осведомился Евсей.
— Никак не хотел говорить. А потом как сказанет: «Передайте, значит, вашему Евсей Петровичу, что его не существует!»
— Ничего страшного, — успокоил ее Евсей Петрович. — Всех нас в каком-то смысле не существует.
2015
ЖИВОТНОЕ
— Понимаешь, — говорит Семен, обращаясь почему-то ко мне, хотя на кухне толпится целая куча народу, — графоман, если он осознал, что он графоман, уже не так опасен для общества…
— А ты, собственно, о ком? — интересуюсь на всякий случай.
— Ну не о тебе же! Конечно о себе самом.
Тут все начинают потихоньку прислушиваться. Когда Семен слегка выпьет, от него можно услышать кое-что интересное.
— Ох, неискренен ты, Семен, — говорю, чтоб позлить его.
Все притихли, ожидают: что-то будет!
А Семен-то, оказывается, уже прилично нализался. Криво ухмыляется:
— Что, — говорит, — ты хочешь убедить присутствующую публику, что я, хоть и графоман, но этого еще не осознал? Что я притворяюсь?
Тогда я говорю:
— Прости, — говорю, — Семен… Это я неловко так сказанул… Ты же знаешь, что я не считаю тебя графоманом! Честное слово, не считаю!
— А мне начхать, — говорит он (на самом деле он крепче выразился), — что ты там считаешь или не считаешь! Главное, что я сам так про себя считаю! Но я пишу короткие рассказы, а они менее вредоносные, чем длинные! И уж конечно от меня меньше вреда, чем от всяких романистов проклятых, из-за которых леса вырубают и планету без кислорода вот-вот оставят!
Я говорю тогда:
— Да, — говорю, — Семен дорогой, конечно, от тебя вреда намного меньше, чем от всяких романистов, не спорю!
Смотрю, он успокаивается и начинает нам втолковывать:
— Дамы и господа! — говорит, — сейчас я вам все про себя объясню… Конечно, нет у меня дара слова! И сюжет я придумать не могу… Ну, нет у меня фантазии! Не Герберт я Уэллс!
Я опять удержаться не могу и злю его:
— А что же у тебя взамен этого есть, дорогой Семен?
А он:
— Зато у меня есть то, что я ищу необычные состояния духа и описываю их. Понимаешь? Необычные!
Тут кто-то из нас спрашивает:
— Какие-такие необычные? Это в каком таком смысле?
Он говорит (а сам уже как будто трезвый стал):
— Вот вам пример, дамы и господа, который вас, может быть, убедит. Представьте — два человека в возрасте полюбили друг друга, но у них семьи или что-то в этом духе, и они запретили себе это самое… Ну, вы понимаете. И тут пока ничего необычного нет. Запретили и запретили. Молодцы. Но они не могут, как нормальные люди, разбежаться в разные стороны. Они по какой-то причине вынуждены видеться каждый день. И вот здесь начинается необычное. Любовь отделяется от них и начинает жить собственной жизнью, как такое животное… И они это животное сообща мучают и убивают и никак не могут до конца убить. Оно плачет, скулит, прячется по углам… Вот такое необычное состояние.
Тогда я говорю:
— Знаешь, Семен, это не тема для короткого рассказа. В коротком рассказе должен быть сюжет, ударный конец, ясная мысль. А тут ничего этого нет.
И со мной кто-то из наших друзей соглашается:
— Вы, Семен Васильич, только не обижайтесь. Но в коротком рассказе эта тема не прозвучит. Никто не поймет, что вы хотите сказать. Животное какое-то, прячется по углам… Вы уж лучше про что-нибудь другое напишите!
Он отвечает (уже совсем трезвый и грустный):
— Да, пожалуй, не получится. Не буду писать. Ведь не поймет никто.
2016
ГОСПОДИН ЗУСМАН
— Ну и что? — сказал Виктор, усаживаясь в скрипучее кресло.
— А вот и то, — отозвался доктор Цаплин.
— Не понимаю, — сказал Виктор. — Сейчас все пьют эти таблетки. И никто не жалуется…
— Но вы-то не пьете, — усмехнулся Цаплин.
Внезапно они оба замолчали, за окном раздались звуки марша, топот и еще какие-то странные звуки, похожие на мычание, прерываемые глухими ударами.
Цаплин подошел к окну и задернул занавеску. «На всякий случай», — пробормотал он себе под нос. А потом продолжил:
— А ничего странного вы не замечали?
— Может, и замечал. А вы что, считаете…
— Да, — прогундосил Цаплин. — Очень даже считаю. Много раз проверял в лабораторных условиях. На мышах. И два раза — на людях.
— И как бы вы охарактеризовали этот эффект? — забеспокоился Виктор.
— Исчезает непредсказуемость. При больших дозах — полный автоматизм. Утрата большинства навыков. Если бы о мышах можно было сказать, что у них есть мышиная личность, то я бы сказал, что эта личность…
— Исчезает?
— Да.
Звуки марша, доносившиеся с улицы, наконец, ослабли. Очевидно, процессия завернула за угол.
— Ну, я пошел, — сказал Виктор.
Цаплин отодвинул стальную щеколду, на которую была заперта изнутри его хлипкая входная дверь, и посмотрел на Виктора со значением, но ничего не сказал.
Виктор добрался домой без приключений, если не считать того, что по дороге ему все время попадались лежащие там и сям клочья одежды.
Прошло еще два или три часа, прежде чем он, наконец, решился.
К тому времени, когда внизу раздался скрип тормозов и трое в одинаковых костюмах, выйдя из машины, направились в его подъезд, он уже успел проглотить пригоршню маленьких круглых, таких розовых… и запить их, как положено, холодной водой.
— Эй, откройте! — раздался голос из-за двери. Не услышав никакого ответа изнутри, голос прозвучал с удвоенной силой:
— Господин Зусман! Немедленно откройте! Проверка электросчетчика!
Не услышав и на этот раз никакого ответа, тот же голос скомандовал: «Ломаем».
Дверь поддалась, не оказав особого сопротивления. Они вошли, но вместо господина Зусмана увидели стоящее на четвереньках голое существо, которое пускало изо рта слюнявые пузыри.
— Господин Зусман? — обратился к существу старший из троих вошедших.
— Бе, — сказало существо, издало неприличный звук и заползло под диван.
2015
БАНКЕТ
Боря Клюшин, наконец, защитился. В смысле, он стал, наконец, кандидатом наук. Ну, на банкете, как положено, все перепились, Ленка с Зинкой даже подрались немного… А мы с Борькой вышли в коридор. Закурили, значит, и я говорю:
— Все, Борис, перед тобой широкая научная дорога! Действуй и не останавливайся на полпути. Иди дальше!
Он говорит:
— Отстань, Сема. Ты что, не видишь, в каком я настроении?
Я говорю:
— Борис! Ты что это несешь? У тебя должно быть прекрасное настроение! Тем более, я твой друг, и я обязан тебя об этом, так сказать, уведомить!
Тут он задумался, поглядел исподлобья и невнятно так забормотал:
— Эх ты, Семен… Ничего не понимаешь… Я же поэтом хотел стать…
Тут уж я не стерпел:
— Ты — поэтом? Офигеть! Ни за что не поверю!
А он:
— Хочешь, прочту что-нибудь?
Ну я, хоть стихов и не люблю, согласился, конечно. Из вежливости. «Прочти, — говорю, — что-нибудь не очень длинное.»
Тут он и выдал:
«Я живу в раю бензиновом,
Манекенов посреди,