— Теперь ты официально один из нас. Ты прошел испытательный срок, — Сокол слегка скривил уголки губ. — Все заносим, а то сейчас промокнем.
Чиж и Сизый подхватили кровать и понесли ее на второй этаж, спотыкаясь на каждой второй ступени. Чиж тянул ее сверху, что-то выкрикивая, а Сизый толкал снизу и ругался на Чижа, что тот неправильно тянет. Ласточка вручила рюкзак Щеглу и ушла в комнату, чтобы снять с себя мокрую куртку.
— Но почему? — Щегол посмотрел на Сокола, что остался стоять рядом с ним. — Я же ничего не делал. Я даже не знал, что делать.
— Ты слушал. И правильно воспринимал сказанное, — Сокол положил руку ему на плечо.
Птицы, кто их разберет. Стоило Щеглу остаться в Гнезде и заняться уборкой, так его сразу же приняли. Или, может, дело в Анисимове, которого на днях убила Ласточка? Или, может, все потому, что Щегол сам это почувствовал. Почувствовал, как кончики его пальцев корнями врастают в скрипучие половицы Гнезда, как кассеты со Сплином начинают играть не только с магнитофона, но и где-то внутри. Щегол ощутил причастность со всем спорам и перепалкам, прикоснулся к Птицам чем-то изнутри, что было недосягаемо раньше и неприметно при первом взгляде. Щегол не хотел упустить это чувство, он хотел заставить его быть только сильнее и пропитаться им до самой макушки.
Глава 6. Дети Филина
«…Мальчику полнеба подарили,
сумрак елей, золото берез.
На заре гагару подстрелили.
И лесник три вишенки принес.
Было много утреннего света,
с крыши в руки падала вода,
это было осенью, а лето
я не вспоминаю никогда…»
Прежде чем на тракторе разбиться. Борис Рыжий.
Прошло три года с побега Скворца, и теперь он окончательно стал одним из детей Филина. Он ни на секунду не подверг сомнениям решение присоединиться к Филину, а только наоборот, с каждым днем все сильнее верил, что это было наилучшим решением за всю его жизнь. Филин понимал, что взаперти дети не научатся всему тому, что будет ждать от них общество через несколько лет, и поэтому приводил учителей, чтобы те занимались с ними. Обычно это были три пожилые женщины. Они приходили три раза в неделю и обучали грамотности, точным и естественным наукам. Скворцу это не то что бы нравилось, но он добросовестно старался, чтобы хоть немного приблизиться к уровню Соловушки и Дрозда. С каждым годом у Скворца появлялось все больше вопросов, на которые Филин лишь улыбался и просил подрасти. Он был терпим к поступкам Скворца и за все время еще ни разу не повысил на него голос. Хоть он специально и не пытался вывести Филина из себя, но такое отрешенное поведение с его стороны не могло не настораживать. Филин был похож на море, что уже слишком долго пребывает в спокойствии, и Скворец каждый день ожидал шторма, хоть тот и не наступал.
Дрозд тоже старался терпеть Скворца, хоть и получалось него это гораздо хуже, чем у Филина. Он не отказывался от возможности язвительно прокомментировать его ошибки на занятиях, однако в свободное от учебы время всячески избегал какого-либо контакта со Скворцом. Дрозд уделял учебе больше всего времени и, наверное, рассчитывал поступить в университет, когда он выйдет за пределы дома Филина. Скворец же постоянно насмехался над мечтами Дрозда. Дружных братьев из них не получилось, но как соседи они росли вполне сносно, и в последнее время их войну настигло перемирие. Или же они просто выросли из этих детских забав. Однажды Скворец решил прислушаться к словам Филина и посмотрел на Дрозда, как на свою копию. Внешне они вполне сходили за родственников, благодаря карамельным глазам и неаккуратной стрижке шоколадных волос. Если Скворец предпочитал, чтобы кончики его волос трепыхались от ветра, то Дрозд смачивал руки водой и приглаживал непослушные пряди к голове, что придавало ему еще более деловитый внешний вид. Но схожая внешность легко компенсировалась характером, где один добивался одобрения своими стараниями и успехами в математике, а второй получал это одобрение из-за одной только улыбки. Дрозд подходил ко всему с полной серьезностью, когда Скворец реагировал на все через шутки и веселье. И именно это различие раздражало их обоих друг в друге.