Я постояла, глубоко дыша. И, наконец, когда сердце забилось ровнее, опять начала преодолевать ступеньки одну за другой. А стоило мне оказаться в знакомом коридоре и прислушаться, как по спине пробежали мурашки. Это точно были рыдания, мне не показалось! С каждым шагом к двери, украшенной символами, которые что-то означали на древнем наречии драконьих предков, плач Кроткой Библиотеки становился всё громче. Я стиснула дрожащей рукой вырезанную из дерева голову волка, которая служила ручкой, и открыла дверь.
Внутри творилось что-то страшное. Весь пол устилали вырванные из книг страницы, в воздухе плавали перья, свитки пергамента и опрокинутые, заляпанные чернильницы. Несколько шкафов накренились вперёд с распахнутыми дверцами — то ли хотели меня обнять, то ли обещали упасть сверху, когда я подойду ближе.
Слыша отчаянные всхлипы, я нерешительно подошла к столу, залитому чернилами. Посредине его лежал опрокинутый канделябр с давно догоревшими свечами. И при этом в Библиотеке было светло, как будто кто-то зажёг огоньки.
— Послушай, — с трудом заговорила я. — Не плачь. Ты ведь знаешь, что мне не разрешают появляться здесь. Но я всё равно пришла… потому что хочу попрощаться.
Плач стих. Казалось, что Кроткая Библиотека внимательно прислушивается к моим словам.
— Завтра я буду свободна, — я погладила стол, а затем резные спинки стульев. — Милая Библиотека, однажды, может быть, и ты станешь свободной. И Лина, и Эгмун с его папой, которому уже три года обещают деньги и артефакты за службу, но никак домой не отпустят. Только потерпи. Всё будет хорошо. Вдруг… вдруг мы прощаемся не навсегда?
Резкий ветерок пронесся по Библиотеке, и стало ещё светлее, чем раньше. Я умолкла, растерянная, и тут за спиной раздался торжествующий девичий голос:
— Ага, я так и знала, что ты нарушишь запрет!
Похолодев, я обернулась и увидела в дверях Синситу. Любимая господская дочка с ухмылкой смотрела на меня, уперев руки в бока. За спиной у неё плавали огоньки. На Синсите было то самое платье из жёлтого шёлка, которое я задела метлой, только, конечно, уже отчищенное. Белая драконесса обожала красивые наряды и украшения, постоянно меняла их. Только свою любимую золотую цепочку Синсита никогда не снимала с шеи, и меня это удивляло. Потому что цепочка из толстых звеньев выглядела грубоватой и тяжёлой для изящной двадцатичетырёхлетней девушки.
— Госпожа Синсита, — облизнув губы, пролепетала я, — это в последний раз, я услышала, как она плачет, и…
— Услышала ты! Ну, и прошла бы мимо! Плачет, вы гляньте, — девчонка осмотрелась, морща точёный носик. — Опять она всё расшвыряла, эта припадочная Библиотека! А что касается тебя, Феолике, — взгляд светлых глаз Синситы вернулся ко мне, — я позабочусь о том, чтобы тебя опять посадили на хлеб и воду, или на одну только воду на пару-тройку дней! Кстати, что ты сейчас лепетала о том, что станешь свободной? — Она покосилась на мои ноги. — Тебе же никогда не избавиться от браслетов! Или придумала какой-то способ?
Я молчала, чувствуя себя так, словно по голове ударили огромной, окованной железом книгой. Всё пропало! Теперь Вильгерн не сумеет меня выручить, потому что господа не дадут выйти из замка! К глазам подступили слёзы. И правда, впору было заплакать вместе с Кроткой Библиотекой…
— Что, ревешь? — скривилась белая драконесса. — Какая ты жалкая, Феолике! Просто ничтожество! Неудивительно, что и род Ари, и род Тэн отреклись от тебя ещё в детстве, и не прояви наша семья доброту…
Я вытерла глаза рукавом как раз для того, чтобы увидеть, как тяжёлый канделябр летит со стола… и врезается прямо в лоб Синситы. Брызнула кровь, и пакостная девица, так и не завершив фразу, упала навзничь, раскинув руки. Огоньки мигнули и погасли, а дверь Кроткой Библиотеки медленно и плавно закрылась. Наступила поистине зловещая тишина.
— Ты… ты убила её?! — вырвалось у меня, едва ко мне вернулся дар речи.
И Кроткая Библиотека ответила совсем другим голосом, нежели прежде — спокойным и решительным:
— Нет, конечно. Драконьи головы крепкие. Пусть полежит. Отдохнёт до утра. А я помогу тебе бежать.
Глава 8
Я шла по пыльному, узкому коридору, держа в руке канделябр, а под мышкой летающий ковёр. Пламя трёх свечей то и дело выхватывало из темноты паутину, которая покрывала стены или свешивалась тонкими, почти прозрачными нитями с потолка. Здесь царила кладбищенская тишина — толстый серый камень не пропускал ни звука. Но меня это нисколько не пугало. Равно как и чёрный паук, который пробежал надо мной, едва не свалившись на голову.