— Я боюсь сделать тебе больно или навредить малышу, - он уже не говорил, он рычал, совершая поступательные движения между бёдер, сжимая упругую грудь.
— Я так соскучилась за прежним сексом, если бы знал,- она прогнулась в пояснице сильнее, теперь член скользил по влажным половым губам, но не проникал внутрь.
— Я тоже. Надеюсь, что после родов у тебя будет настроение, - он прикусил её кожу на плече, но сразу опомнился. След всё равно остался.
— Поверь мне, я не готова отказаться от этого. Я зависима. Возможно нам стоит задуматься над звукоизоляцией спальни. Наши развратные стоны и порочные крики должны оставаться здесь.
— Я хотел бы сыграть… Ах, боже, - она направляет его в себя. Там горячо, туго и очень мокро.
— Говори. Мне нравится. Следы зубов на плечах мне тоже не навредят, - Софи прикрывает глаза, утонув в его голосе и ощущениях.
— Поставить тебя на колени… Заставить смотреть в глаза, пока я врываюсь в твои губы. Смотреть как ниточка слюны тянется от них до головки, когда член выходит. Шлепать тебя…- он слегка ускорился, оставил ещё один багровый отпечаток ближе к шее, но всё под контролем. Софи беспрерывно стонет и от этих стонов он готов сойти с ума.
— Заставить твои ягодицы гореть. Заставить тебя просить большего Умолять. Ты будешь хорошей девочкой и сделаешь всё, что я прикажу.
— Да, сержант Барнс, всё, что прикажете. Как же хорошо! - её губы искусаны.
— Затем ты будешь кричать. Капли пота будут бежать по коже. Я оставлю сотни укусов и засосов там, куда смогу дотянуться. Ты будешь дрожать и покорно ждать разрешения кончить. И я позволю, малышка. А потом ещё и ещё, и ещё… Пока ты не забудешь своего имени. А потом ты не сможешь ходить ещё несколько часов, пока твоё тело тебя не излечит.
— Восхитительно, - она царапает его руку, которая сжимает грудь и забывается в оргазме.
— Моя девочка. Люблю. Люблю. Люблю. Да, - он толкается ещё несколько раз и кончает вслед за ней, не выходя. Тела расслабляются в сладкой истоме. Дыхание и сердцебиение успокаивается. Полное блаженство.
**********
Обычное утро. Окно открыто на проветривание, птицы поют свои веселые песни. В воздухе слышен запах цветения деревьев. А ещё запах сосен, он особенно интенсивный после дождя, который шёл ночью. Софи проснулась, но ещё лежала в постели, наслаждаясь солнечными лучами, что пробивались сквозь гардины. Живот уже такой большой, что сложно даже переворачиваться с одного бока на другой. Срок уже слегка перевалил за 40 недель. Джеймс спит рядом. Такой беззаботный, безмятежный, такой родной. Пальцы живой руки подрагивают, грудь размеренно поднимается и опускается, иногда он причмокивает и сдвигает брови, зрачки двигаются под веками. Возможно он видит сон, но не плохой, он не кричит и не мечется. Кошмаров не было уже около трёх месяцев. Его личный маленький рекорд.
Её губы расползаются в улыбке, вспоминая вчерашний разговор.
— Зачем тебе перчатка? На улице весна, солнышко греет. Тем более, на левую руку.
— Она холодная. Не хочу заморозить своего сына, - на бионическую руку он натягивает перчатку из толстой шерстяной нити нежного голубого цвета. Выглядит довольно забавно, но так мило.
— Ты самый лучший, знаешь? - её глаза наполняются слезами.
— Я стараюсь,- тёплая рука и вторая в мягкой перчатке охватывают её лицо, он целует губы так нежно.
Какое-то время она ещё лежит, глядя на своего мужа, а потом поднимается и идёт в ванную. Утренний зов природы. Малыш так сильно давит на мочевой пузырь, что оставаться в постели дальше просто опасно. Утренний душ, чистка зубов и обильное нанесение лосьона на кожу. А дальше, всё должно было быть как всегда. Завтрак и крепкий кофе для Джеймса, чай для неё. Только не сегодня…
По ногам течёт. Брови ползут вверх, глаза расширяются. Она хватается руками за раковину. Пальцы сжимаются на керамике с такой силой, что белеют. Страх и паника забираются под кожу, по позвоночнику бегут разряды нервного напряжения. И боль… Боль внизу живота заставляет её сдавленно вскрикнуть. Барнс отчётливо это слышит. Он подрывается с постели и бежит к ней.
Картина ужасающая. Жена стоит сгорбленная в огромной луже воды, держится за раковину. Её глаза закрыты, лицо искажается от боли, что она терпит. Дыхание частое и глубокое, как учил врач. Началось. Этот день, которого они ждали так долго, наконец настал. И они думали что готовы, но нет. Оба стоят в панике и не знают что делать. Мозги напряжённо соображают.
— Сумка в шкафу. Хватай и поехали. Я не в состоянии сейчас создавать портал, - сквозь стиснутые зубы говорит она.
— Да, родная. Я мигом. Сейчас,- он натягивает джинсы находу, из-за чего спотыкается и падает. Это потом он будет со смехом рассказывать об этом. Сейчас он растерян и напуган.
Сумка уже лежит в багажнике, документы тоже. Он несёт жену на руках, прижимая к себе, шепча что-то на ухо. Её лицо влажное, губы пересохли, меж бровей залегла напряжённая морщинка. Она сжимает и оттягивает ворот его футболки так сильно, что тот трещит по швам. Она кричит и это заставляет его ускориться. Дорога к больнице заняла всего 20 минут, но это были самые долгие 20 минут в его жизни. Она упирается руками в торпеду машины и пытается как можно шире развести ноги. Схватки учащаются и становятся с каждым разом всё больнее. Уже у входа их ждет дежурная бригада. Софи кладут на каталку и увозят, Баки бежит за ними, с сумкой наперевес. Ему всучили бумаги, но от волнения он разучился выводить буквы. Пришлось хорошенько сосредоточиться. Стрелки на часах бегут. Ему выдают халат и шапочку и пускают в операционную. Жена лежит на специальном кресле, вокруг куча врачей и медсестёр.
Мужчина становится возле её головы и она сразу же хватает его за руку с такой силой, что пальцы синеют, но он не замечает этого. Он целует её лоб и подбадривает, кладет холодную руку на щеки и шею, чтобы успокоить. Венки на её шее вылазят, зубы стиснуты.
— Всё хорошо, миссис Барнс. Вы молодец. Всё идёт по плану. Уже видна головка. Осталось чуток,- схватки ненадолго прекращаются и она откидывается на подушку. Взгляд сразу упирается в Джеймса. Он целует её пальцы и гладит по волосам.
— Я люблю тебя, Джеймс Бьюкенен Барнс. Ты слышал? Осталось совсем чуть-чуть,- она успокаивает скорее его, чем себя.
— Я люблю тебя больше всего на свете. Сильно больно, родная? Как бы я хотел забрать эту боль себе.
— Не больнее, чем умирать, - она хотела сказать что-то ещё, но схватки возобновились и она снова кричит. Кажется, что там внизу всё разрывается на части, что после этого она больше никогда не сможет ходить.
Роженица отчётливо чувствует, как головка проходит весь сложный путь. А потом наступает облегчение. Голова самая широкая часть, плечики, туловище и ножки выходят уже легче. Скользкое, грязное тельце кладут на её живот и весь мир замирает в этом моменте. Пара секунд и ребенок издаёт свой первый крик.
Джеймс хоть и многое видел в своей жизни, но сейчас был в шаге от потери сознания. Не от страха, нет. От счастья, что переполняло его тело и душу. Её рука перестала сжимать его ладонь, но он даже не заметил.
— Мальчик здоров. Отец перережет пуповину? Эй, мистер Барнс? Мистер Барнс? - через какое-то время медсестра касается его плеча и он вздрагивает. Софи заходится смехом.
— Д-да, можно?
— Конечно. Даже нужно.
Пуповину зажимают в двух местах и он уверенно делает разрез. Сразу после этого ребёнка забирает врач, который делает осмотр, обрабатывает пупок и обмывает. Затем передаёт медсестре для того, чтобы та смогла его одеть. Барнс так и завис с ножницами в руках. В голове было столько мыслей.
— Джеймс, - Софи аккуратно берет его за руку, заставляя взглянуть на неё, — Мы родители. Ты отец.
— Я отец, - машинально повторяет он, а затем крепко обнимает её, позволяя слезам течь по щекам, — Спасибо. Спасибо, родная.