1969.
Об уличной бесшабашности курских соловьев
Название нашей рецензии может хоть кого удивить, а между тем мы ничего не придумали. В одной из повестей книги Виктора Мирошенкова «Колхозная площадь», о которой идет речь, читаем:
«Калистрат увлекал перспективами села весело, неугомонно. Как курский соловей, он дразнил своей веселостью, уличной бесшабашностью, пугал проницательностью, крестьянской въедливостью».
Насчет веселости курских соловьев мало что можно сказать, уличная бесшабашность для них, кажется, тоже не характерна, а уж крестьянская въедливость — подавно.
Таких мест, вызывающих озадаченность, в книге «Колхозная площадь» немало.
В повести «Человек играл с солнцем»: «степенно-настырный Алексей Толстой». Во-первых, «настырность» присуща Алексею Толстому не больше, чем бесшабашность курским соловьям. А во-вторых, степенная настырность — нечто уж и вовсе не вообразимое.
Пианист Добровейн сидит в гостиной Горького — «без артистической грациозности и фривольной надменности избалованного славой музыканта». Фривольная надменность… Впрочем, если настырность может быть степенной, почему бы надменности не быть фривольной?
А теперь попробуем разобраться в таком описании. Главная героиня повести «Оля» — жена летчика-космонавта — слышит рев самолетов-истребителей, «…она привыкла к грубому неумолчному звуку, давящему на голову, плечи, вызывающему у многих боль в ушах и звон оконного стекла. На ее молодой организм звук не оказывал пагубного действия, больше того, он как бы ласкал ее. призывал к изысканности, служил немым укором ее лени».
Грубый звук призывает к изысканности… Но мы, подготовленные всем предыдущим, уже не удивляемся — пусть так, автору виднее.
В первой повести, которая называется «Человек играл с солнцем», действуют Лев Толстой, Константин Циолковский, Максим Горький, Константин Федин, Юрий Гагарин…
Вот, например, Федин размышляет о своей знакомой: он «подумал, что хорошо представляет такой тип женщин. Смелая, неугомонная, заражающая подруг трудовым энтузиазмом, самозабвенно бескорыстная, не живущая в уюте, а создающая его для других».
Читая эти строки, мы немного узнаем о Федине, но зато получаем представление о стилевой манере Виктора Митрошенкова.
Горький думает о музыке Бетховена: «Рожденная волею воображения человека, исполненная человеком, она потом, эта музыка, тронувшая душу, продолжала жить самостоятельно, увядая или воскресая, возвышая или принижая (?) автора, но по своим неизученным законам движения».
Что тут скажешь? Для того чтобы заметить, что музыка Бетховена рождается волею воображения человека и исполняется человеком, вовсе не обязательно быть Горьким.
Автор «Колхозной площади» обнаруживает склонность к афоризмам. Вот несколько примеров:
«Жизнь — коварная штука: великих личностей люди иногда опутывают большими домыслами».
«Отчетность — двигатель прогресса».
«Истинный ученый всегда скромен».
«Яичница и чай — пища широкого применения…»
«Как многообразен человек, как безграничны его возможности».
«Смерти, как судьбы, не повторяются».
«Если, например, летчик не летает, он перестает быть летчиком» (по такому образцу можно много афоризмов сочинить. Скажем: «Если прыгун не прыгает, он перестает быть прыгуном» и т. д.).
Виктор Митрошенков любит детально и, как он это себе представляет, выразительно, хочется даже сказать, выпукло изображать переживания героев. Вот как это делается: Лен Толстой плачет — «Глаза утратили ясность, нос свекольно набряк, лоб сбежался (откуда? — 3. П.) бороздами и стал похожим на печеное яблоко».
Оле — героине одноименной повести — «было сейчас хорошо. Она устала до боли в пояснице, до одеревенения тела, до полной потери памяти, до слепоты».
Оля заплакала: «Слеза, торя на щеках дорожки, вольно бежала вниз».
Торя дорожки — лучше про слезу не скажешь.
Калистрат — как мы помним, тот самый, улично бесшабашный, как курский соловей, — доволен Валей: «Он поощрительно целует ее в щеку, равномерно обласкивает взглядом…»
Понимаете, читатель, равномерно — не то чтобы уставился в какое-то одно место.
В другом месте Калистрат «нежно и скоротечно поцеловал жену». Хорошо еще, что не скоропостижно…