— Нельзя ли покороче? — перебил его Дюплесси. — Лянг заген![27]
— Лянг заген нихьт! Нель-зя! — гневно отрубил сэр Ульрих фон Гибихенштайн. — В то время как мы, небольшая горстка германских воинов, оставшихся после поражения императора Фридриха Барбароссы, отбивались от десятикратно превосходивших нас сарацин, ваши бравые вояки, с вашими крестами и знамёнами, и вашей глупой гордостью, стояли в двух шагах и ничего не сделали для нашего спасения!
И продолжал:
— И вдруг, в круг почти захвативших меня бедуинов, ворвался воин на вороном коне и с золотым мечом в руках. С криком: "Исидора-Сервента-Спада!", он на всём скаку перерубил верёвку аркана и освободил меня. Потом он, подобно архангелу Михаилу, помчался по кругу, сея смерть на своём пути, и каждый из его ударов попадал в цель. "Шайтан, шайтан!" — кричали бедуины и подавались прочь. Я сумел освободиться, поднялся на ноги и мой верный конь, и мы, вдвоём с моим отважным избавителем продолжали эту битву. Подоспели всадники его дружины, они помогли нам, и подоспели всадники эрцгерцога Австрийского, и нам удалось оттеснить противника… словом, если бы не этот благородный и бесстрашный рыцарь… Ему я обязан ныне жизнью, свободой, а главное — Надеждой, посланницей Бога, которая с той минуты навсегда поселилась в моём сердце. Всё наше войско в тот великий день именно ему обязано нашей победой…
— Достаточно, довольно, — сказал король. — Сейчас речь идёт о его имени. Назовите его.
— Это имя я, пока я жив, буду поминать в своих молитвах, а не станет меня — будут поминать мои дети, внуки и правнуки. Это имя — сэр Бертран де Борн! О благородный боевой товарищ мой!.. Ваше величество, я опоздал… быть может, я присутствую при решении судьбы этого человека, но я готов всем сердцем поручиться за его честь и достоинство!
— Досточтимый сэр Ульрих! — решил вмешаться в разговор Леонтий. — Прошу, ответьте мне на прямой вопрос. Если тот, на кого вы изволите указывать, есть истинный Бертран де Борн, то кто это?
И указал на Констана.
— Это?.. а причём здесь он? М-м-м, они похожи лицом, очевидно, как я понимаю, родственники. Но лицо сэра Бертрана я не спутаю с лицом ни одного человека на свете. Я имел честь гостить в его шатре, мы целый месяц после этих событий делили вместе хлеб, соль, слёзы и радости… Могу ли я забыть его родовой герб — медведь с дубовыми ветвями в лапах? Могу ли я забыть его верного слугу Папиоля?..
— Папиоль погиб, Ульрих… — тихо отметил де Борн.
— Как это произошло? Боже, как это произошло?
— Перейдя Альпы и миновав южные провинции, мы в глухом лесу наткнулись на отряд псоглавцев…
— Кого, простите? — насторожился король.
4
— Псоглавцев. То есть, двуногих воинов с пёсьими головами, служителей святого Категория… — продолжал сэр Бертран, невзирая на знаки, что подавал ему Леонтий. — Волею Неба я и мои товарищи, что готовы подтвердить правоту моих слов, были перенесены на границы владений короля Эдгара. Нам помогали местные племена крысокотов и кентавров, а враждовали мы с псоглавцами тирана Кротоса, что поработил Икарию… Мы разгромили их, а также, с помощью великого дракона Хоро, обратили в бегство полчища бронированных машин…
— По-моему, этот рыцарь плетёт небылицы, — сморщился Дюплесси. — Как можно верить этому человеку?
— А по-моему, небылицы плетёте вы с Констаном де Борном! — возразил Леонтий. — При помощи этих небылиц вы овладели наследным достоянием одного из древнейших и славнейших родов, что когда-либо существовали в Галлии!
— Довольно! — прервал их диалог король и обратился к командору:
— Сэр рыцарь, готовы ли вы поклясться в том, что всё, здесь сказанное вами, есть чистая правда?
— О да, ваше величество!
И, опустившись на колени перед распятием, поцеловав ноги Спасителя, сэр Бертран перекрестился и заявил:
— Именем Всевышнего! Клянусь, что в этом собрании, где решается моя участь, я не говорил, не говорю и не стану говорить ни одного словечка лжи! И да будет над всеми нами Суд Божий!
— Ну, хорошо… — утомлённо произнёс король. И повернулся к епископу.
— Неплохо было бы привести к клятве и того, другого, — в ответ на его безмолвный вопрос, сказал де Бове.