Далее в партитуре почти целиком шли острые сплошные удары пальцев и костяшек пальцев о кузов лютни. Две их правые руки неистово и люто плясали друг подле друга, временами касаясь струн и оглушая аккордами ночную тишину, а то и вновь принимаясь кружиться в бешеном танце…
Молитвы, мольбы, угрозы, обвинения, оправдания, объяснения и новые, и новые мольбы и молитвы, и просьбы, и жалобные вскрики и всхлипы, и суровые окрики, и вздохи примирения, и позы, и резкие движения, и замирания, и новый, и все новый бешеный, непримиримый танец…
Он нарастал, вбирая их в себя как безумие, как буря, а их руки, с нарастающими, неуклонными, следующими нотной записи движениями костяшек и кончиков пальцев, стремились, наконец, к разрешению этого разговора. Ударил последний аккорд, и эхо затихающих звуков прошумело за ним…
После чего леди Исидора решительно прижала струны ладонью:
— Господин мой, — произнесла она негромко, но отчётливо, — ведь я вас ни к чему не обязываю!
Их глаза встретились. Он заметил… слёзы в её глазах и почувствовал, что по его щекам катятся такие же слёзы. Он вдруг понял: всё, всё, хватит, не надо больше сдерживать себя… свободен, свободен, свободен!
И, вслед за тем, они решительно устремились навстречу друг другу, и влажно сомкнулись их губы…
"Лунный свет падал на левую руку молодой графини. Усталая и счастливая, она радовалась наступившему покою. Она была обнажена… Любовь хранила её счастье, которому не было границ…"[33] — эти строки, поскрипывая пером, заносил в эту ночь в свою будущую книгу Рыцарь Кубка, сэр Линтул Зорох Жлосс.
Глава 17 (36) — Западня
Баптиста:
Гортензио:
1
— Госпожа, госпожа?..
— Что тебе, Ахискала?
— К вам какой-то человек! Говорит, что он от господина де Трайнака, и говорит, что вам пора, госпожа!
— В такую рань?.. Хорошо, скажи: я сейчас выйду.
— Разбудить господина Бертрана?
— Пусть спит… Хотя, вот что. Позови отца.
— Слушаюсь, моя госпожа.
— Миура! Воды для умывания. И помоги одеться. Да-да, это платье, а ещё разыщи-ка мне мантию подлиннее. Да, красная как раз подойдёт…
Солнечные часы, сооружённые в центре лагеря умелым Леонтием, показывали шесть, когда принцесса Исидора, свежая и улыбающаяся, задорно сияя глазками, вышла к ограде, за которой её поджидали человек в одежде герольда и двое сопровождавших его всадников.
— Ой! — всплеснула ладонями она. — Вы действительно за мной?
— Господин де Трайнак… — развернул пергамент герольд, — извещает вас, что вы, как избранная Королева Любви и Красоты…
— Ой! — повторила она.
— Ваше избрание предполагает, что нынешний день до полудня вы, согласно своей почётной обязанности, должны будете посвятить посещению города Лимож и его окрестности, включая арену состязаний… Сейчас же я, по своей прямой обязанности, должен проводить ваше величество до западных ворот города, откуда вы торжественно проследуете через весь город до его восточных ворот…
— "Ваше величество"? Ой, как здорово! Как здорово! — захлопала в ладоши Исидора.
И, склонив задумчиво голову, спросила:
— Господин герольд! Я вот всё хотела спросить у господина де Трайнака… На вас такие красивые гербы и эмблемы… наверное, ваш господин — знатного рода…
— О да! — важно отвечал герольд, опуская пергамент, — это очень древний и славный род!
— А эти милые зверюшки наверху — наверное, кошечки?
— О нет, что вы! Это львы!
— А эти столбики внизу — наверное, это городские стены?
— Это изображение горностайного меха, сударыня! Сеньор де Трайнак…
— Ой, а можно я возьму у вас этот пергамент? На память!
— Хорошо, сударыня, я не против, но я также не буду против, если вы немного поторопитесь. Вы можете взять с собой охрану и свиту, если вам угодно, но не более двух человек. Ваше величество будет сопровождать особая свита…