О, кажется, понемногу начинает вырисовываться!
Но чего-то упрямо не хватает.
Во-первых, любви… Хм, подумаем.
Во-вторых, что, из той удивительной фляги попивает себе волшебную жидкость один лишь Тинч? Как именно, в каком виде и почему эта фляга вообще исполняет желания? И как она исполнит их, если молодой художник поделится напитком с друзьями? Что они загадают и как это может исполниться?
А в-третьих…
Что, вообще, действительно, свести всё представление к очередной "фэнтезюхе" с плешивыми орками, длинноухими эльфами и стандартными до скуки феечками?
Ф-фу!
Почему (лично мне, разумеется!) кажутся такими серыми и неинтересными герои того же Толкиена? (всегда предпочитал ему Урсулу ле Гуин!)
А потому что они картонные. Они не живые. Это герои не лучшего американского сериала.
Допустим, вы в окопе и вот-вот командир отдаст приказ идти в атаку. О чём вы будете думать в эту минуту? О великой роли партии? О любви к Родине? И товарищу Сталину?
О проклятых фашистах?.. Это уже теплее.
Вы будете думать, во-первых, о тех, кого оставили дома, за кого сейчас пойдёте на смерть.
Вы будете думать о том, как бы поудачнее оставить окоп и пробежать эти двести метров.
Вы ещё раз ощупаете свою винтовку и проверите, надёжно ли примкнут штык.
Вы окинете взглядом своих товарищей слева и справа — быть может, в последний раз.
Вы мысленно помолитесь и вполголоса ругнётесь для храбрости.
А там — была ни была…
Единственный живой эпизод у Толкиена — это атака роханцев при осаде Гондора. И пламенная, поистине шекспировская речь Теодена, разумеется. Тут всё на месте.
Поменьше высоких слов и поминутных восхвалений деяний предков! Поменьше трескотни о родине и о ненависти к угнетателям! Поменьше "патриотизма"! Всё и так понятно — зачем излишне колебать воздух?
А помимо собственно войны (кстати, так ли она обязательна?)?
Даёшь шутки! Даёшь приколы и забавные ситуации! Даёшь действительно серьёзные разговоры — о реальном и близком для каждого! Даёшь мечту! Даёшь любовь! Даёшь заботу о друге, когда с улыбкой угощаешь его последним куском своего припаса, уверяя, что вот, остался лишний, угощайся, товарищ!
Даёшь жизнь, в конце концов!
С не особенно большой надеждой на успех, я решил всё же взяться за дело.
И оно действительно поначалу пошло неплохо, порой — где-то на грани сюра. Или, пожалуй, гротеска.
А почему бы и нет?
Ведь был же когда-то Рабле! И его Гаргантюа, и его Пантагрюэль, и его Панург!
И был Эразм Роттердамский! И был Вольтер, осмелившийся в комичном свете представить Жанну д`Арк!
Долой скучищу! Долой стенания в стиле известной исполнительницы, что кричит как пионерка о своей ненависти к проклятому Саурону, которого никогда в глаза не видела, и чем он ей так насолил?
Меч так меч! Кровь так кровь!
Но и — вино так вино! Живые люди так живые люди!
Увлекшись, я подбросил им, в тот лес, ещё и мешок с походным боекомплектом (ох, намучился я потом с этими боеприпасами! Расстреливать псоглавцев из автомата? Как-то не особенно гуманно…)
Да, а как же любовь?
Для должного разбавления компании, в их среде должна появиться женщина. Вот одно из исполнений желаний… пусть того же сэра Бертрана.
Ко всем своим, по большей части неприятным качествам, он — поэт, он — идеалист, он мечтает о прекрасной даме. Он желал бы её увидеть — именно такой, какою себе представляет… по крайней мере, до пояса.
Жил когда-то во Франции такой интересный художник — Фелисьен Ропс. Сотрудничал, кстати, в журнале "Крокодил", кое название в советское время перепёрли наши журналисты, но не в этом дело. Это был очень смелый автор, не стеснявшийся изображать самые откровенные темы, в том числе в сюжетах любви. Рисовал, например, влюблённых кентавров — со всеми пикантными подробностями этого явления… Уже потом, подобные сюжеты вдохновляли и Пикассо, и Дали…
Леонтий должен быть знаком с его творчеством.
Юный рыцарь хлебает из фляги, в мечте о своём идеале…
И к их костру неторопливо и величаво выходит из леса… кентавр. Правда, женского пола. А кто сказал, что прекраснейшая женщина на свете — не кентавр? Точнее, кентаврица?
Потом, она ведь не всегда кентавр. И вообще, в том краю принято время от времени менять своё обличье. Меняться местами со своим обличьем в другом мире.