— Мне кажется, ты сам себе противоречишь, Леонтий, — сказал Тинч. — По-моему, нашей целью должна стать прежде всего помощь людям. Стоит ли интересоваться мнением нелюдей?
— Не нелюдей. Нас самих!
— Разрешите и мне сказать! — вмешалась Исидора.
— Мне кажется, надо предоставить слово принцу. Он, как я понимаю, в наших глазах должен рассматриваться как представитель пусть свергнутой с престола, но всё-таки власти.
Пик только что пришёл в себя и, переводя взгляд то на одного, то на другого из новых друзей, внимательно слушал.
— Может, вначале всё-таки позавтракаем? — спросил Леонтий.
Принц сделал отрицательный жест ладонью, потом, сжав пальцы в кулак, придавил кулак к губам. Потом, отбросив кулак и растопырив пальцы, сказал:
— Не знаю с чего начать.
— Хорошо, — согласился Леонтий. — Тогда начни с того, что не у всех икарийцев пёсьи головы.
Друзья обменялись взглядами.
— Это как? — хмуро бросил рыцарь.
— У каждой деспотической власти есть слабое место. Она, внутренне предчувствуя свою шаткость, очень любит самовозвеличиваться. Отсюда, встаёт необходимость существования отборной интеллектуальной элиты… Ей, в принципе, надо немного, она сравнительно дёшево обходится. Капелька внимания, капелька потакания тщеславию… И всё же… Когда в истории восстают рабочие, крестьяне, гладиаторы, их главное требование — это справедливые законы, справедливая власть. Добрый царь… Понять же, каков должен быть этот "добрый царь", способна только интеллигенция… Скажи-ка, Пикус, в вашей столице, наверное, полным-полно красивых зданий, храмов, памятников? Построенных под руководством тех же псоглавцев?
— А вы откуда знаете?
— Догадываюсь. Камень для них ломают рабы-икарийцы, не так ли?
— На главной площади поставлен памятник волчице, кормящей двоих малышей. Один из них с головой человека, другой — с головой псоглавца…
— Рем и Ромул… А ещё среди твоих подданных есть немало, например, художников, музыкантов, писателей, поэтов…
— Да. Моя задача была заводить знакомства с ними и докладывать Кротосу о тех разговорах, что они ведут в узком кругу… Меня готовили быть таким человеком… и не только в Икарии.
— Вот оно как. А что ты думаешь об этой своей миссии сейчас?
Пик потёр ладонью вспотевший лоб:
— Сейчас мне очень хочется броситься с этого обрыва. Со мною беседовал сам Кротос. Он умеет читать мысли, и не только это… Как-то он заметил, что если я ПРЕДАМ его, то не проживу и мгновения, исчезну в огне. Ещё он сказал, что если меня не страшит и это, то мой отец погибнет ужасной смертью, проклиная моё имя…
— Сынок, — сказал Леонтий, — беда и вина — не одно и то же.
— Тем более, когда мы изгнали эту проклятую сущность… — поддержала его принцесса.
— Правда, — с сомнением добавил Тинч, — теперь, когда твоя связь с Кротосом прервана, он наверняка понимает, что что-то пошло не совсем так, как он рассчитывал. Ты или погиб, или перешёл на нашу сторону. К тому же он должен был почувствовать, что и с нашей стороны есть маги — не чета ему…
— Вот что, — подытожил командор. — Теперь я сам желаю идти в Икарию. Мне почему-то очень захотелось посмотреть в глаза этому… Кротосу. И проверить, так ли сильно его могущество, как говорит этот мальчик. Как она называется, твоя столица?
— При отце она называлась Минойя. Ныне Икария называется Кротонией, а столица её — Кротониа…
— Итак, вперёд, на Кротонию! А там… будь что будет! Возглавляйте же своё посольство, сеньора принцесса!
3
Они ехали день, и ещё день, и ещё день… Дорога всё круче забирала в горы. Леса сменялись редколесьем, потом лугами, потом снова лесами. Тропинка становилась то уже, то вновь расширялась, горы то сжимали свои объятья, то опять расходились по сторонам. Не раз и не два они замечали где-нибудь в глухих зарослях фигуры людей, иногда — со снаряженными луками, но вид вооружённого до зубов отряда был настолько внушительным, что нападения не следовало.
На седьмой день из колючего кустарника навстречу им вышел обитатель леса.