И Кротос приложил ладонь к уху. Лицо его, сегодня человеческое, пылало праведным гневом.
— Не слышу!
Площадь была черна от голов. Люди стояли почти впритирку друг к другу и… молчали.
— Войну! Чего там! Хотим войну! — нестройно донеслось из строя тельхинов.
Ступенчатую трибуну окружали псоглавцы из Первой когорты. Сбоку от трибуны, также в окружении вооружённых мечами и копьями псоглавцев, стояли мы… "Омнийцы", все трое, пребывали среди военачальников, также на трибуне, на ступеньку ниже диктатора, который огорчался и сокрушённо взмахивал руками:
— Нет, нет, нет… О чём я веду речь? Кому я это всё говорю, если я не вижу и капли радости в ваших глазах?.. Где ваши глаза? Почему вы не желаете их поднять, чтобы увидать очевидное?
И вдруг взорвался:
— Вы — отбросы! Вы — жалкое стадо! Вы — дерьмо! Вы покорно соглашаетесь, чтобы враги, со всех сторон окружающие нашу многострадальную родину, топтали бы нашу свободу! Вам всё равно, когда за вас проливают кровь солдаты! Вы погрязли в своих постелях, прячетесь под юбки своих баб, не видите дальше своего носа, а вот, быть может, завтра полчища неприятеля будут убивать и грабить, насиловать, жечь и обращать вас в рабов! Вы такого мира хотите? Хотите?.. Вправду хотите?
— Нет… нет… нет… — пронеслось по головам.
— Хотите, хотите! — не унимался Кротос и его глаза сияли удовлетворением — он верно выбрал направление.
— Нет! Не хотим! Не хотим! — видя, что псоглавцы тому не препятствуют, закричали люди.
— Не пойму, к чему он клонит? — спросил сэр Бертран. — Он хочет натравить на нас толпу?
— Это вряд ли… — ответил я. — Для этого он слишком нас боится. Сейчас ему важно не столько унизить нас, сколько спрятать за словами свои ничтожество и трусость. Мы же ему необходимы. Не посмеет.
Молчал бледный Пикус, на плечо которого опиралась леди Исидора и что-то тихо-тихо, утешаючи, шептала на ухо молодому королю. Молчал и Тинч, белыми от напряжения пальцами сжимая посох Таргрека и, наверное, припоминая события десятилетней давности — исступлённые речи генерала Курады и воющие толпы на площадях Коугчара…
— Та-ак… Плохо, сограждане, плохо! — прогуливаясь по трибуне как массовик-затейник перед группой отдыхающих, вещал тем временем Кротос. — Мир? Унизительный мир, которого требуют от нас послы так называемых великих держав… — сказал он, помавая рукой в нашу сторону, — вот что ждёт всех вас! Нам-то, тельхинам, что… Мы, которые храним и защищаем ваше существование, мы, которые только что принесли вам первую долгожданную победу, что же… мы готовы снова погрузиться на корабли и отправиться дальше по свету. Мы направимся в ту страну, где наши благородные устремления и наши заслуги оценят по достоинству… Вы этого хотите? Не слышу!
— Нет… Нет…
— Верите ли вы мне, избранному вами же вождю нации?
— Верим!
— Не слышу!
— Верим!!!
— Так вот, господа посланники, — и Кротос, подбоченясь, обернулся в нашу сторону. — Ни-че-го у вас не выйдет! Да, сегодня — вы наши гости. Мы свято чтим незыблемые традиции гостеприимства в нашем народе! Но… будь я проклят, если вы сегодня же, в этот знаменательный день нашей победы над вашими полчищами, не подпишете с нами договора — на тех условиях, которые будут определены нашим, свободолюбивым и могучим народом!
— Не пойму, о чём он? — волновался командор. — И, в конце концов, что за победу он там одержал?! Что он, чёрт побери, имеет в виду? Он издевается над нами?
— Не обращай внимания. "Сяо-ляо"…
— Что?
— Треплется…
— А потом… — сверкая глазами, продолжал великий диктатор, — потом мы сами будем диктовать этим недоумкам, и будем ежечасно напоминать им, кто на самом деле хозяин в этом мире, ибо наша историческая задача — стать именно хозяевами этого мира, и взять на себя эту историческую ответственность — наша задача!.. А теперь я сызнова спрашиваю вас: согласны ли вы готовиться к новой победоносной войне, чей очистительный пламень сожжёт и очистит воздух от последнего из наших врагов? Вы готовы к великой войне?