— Ты ещё и неблагодарен, глупец? — спросил его рыцарь.
— За золото? Благослови вас, добрый сеньор, Бог и святой Михаил! Только вот, посудите сами — куда я пойду с таким богатством? Всяк подумает: вот, у него есть золото. А иной подумает: вот, наверняка, золото это он украл. А ещё и третий подумает: а не выходит ли этот парень ночами на просёлочные дороги, грабить мирных путников? Не из тех ли он ребят, на которых, бывало, устраивает весёлую лесную охоту его милость сэр Бертран де Борн, хозяин этих мест?
— Погоди. Ты сказал: Бертран де Борн? — вмешался Леонтий. — Так ты его знаешь?
— Как бы не знать… Видите эту повязку на голове? Не далее как сегодня утром сэр Бертран, проезжая мимо, изволил благословить меня семихвосткою по лбу…
— Как… Погоди… Ведь сэр Бертран… он ведь в крестовом походе?
— Говорят, пару лет назад уезжать-то — уезжал, да вот только через пару дней вернулся. И ныне его резиденция здесь, правда, сам он не далее как утром изволил отправиться в Лимож, на рыцарскую потеху, что устраивает их величество Филипп II Август, благослови его Бог и святой Михаил…
— Что за чушь ты несёшь! — перебил его рыцарь. — В этой местности проживает всего один Бертран де Борн, и он перед тобой!
Путник как будто и не удивился…
— Так что, досточтимый сэр рыцарь, кто бы ты ни был, ты — бескорыстный и щедрый человек, но прошу — возьми свою монету назад, — сказал он, протягивая обратно блестевший при закатном солнце солид. — А если хочешь меня чем-то утешить в странствиях и бедствиях моих — помоги мне лучше немного едой.
— Сэр Бертран! — сказала Исидора. — Здесь что-то не так…
— И почему мы все так хорошо понимаем речи этого бродяги? — недоумевал Леонтий. — Такое впечатление, что он — один из нас!
— А не взять ли его с собой? — предложил Тинч.
— Хорошо. Расспросим его дорогой, — решил командор. — Эй! Ты, я надеюсь, не против?
— Бог и святой Михаил… — начал было вести обычную речь попрошайка.
— Кьяри! Коня ему! — приказал сэр Бертран де Борн.
3
Как это ни покажется странным, бродяга в седле держался вполне уверенно.
— Откуда ты? — поинтересовался рыцарь. — Ты — свободный человек?
— Интересный вопрос. Да, куда свободнее…
— Ты очень складно говоришь для простолюдина. Кто ты? И кто твой святой?
— Родом я из Лангедока, благочестивый господин. Семья наша испокон веков промышляла бортничеством. И мне пришлось полазить по деревьям… А потом пришёл его светлость добрый граф Раймонд Тулузский, и войска его прошли по нашим землям как саранча, что не сожрали — то пожгли. А рощицу нашу заветную срубили под корень и продали венецианцу Дандоло. И какую рощицу! Нашу, исконную, с её вековыми стволами и дуплами, где по исходу лета можно было отыскать столько благословенного мёда… Из сосен, говорят, получаются великолепные мачты, что поделать… Да вот только, знаете ли, сэр рыцарь, вековая сосна, медовое дерево, стоит как хороший боевой конь со всею сбруей… Целые семьи этим кормились… Никого у меня нет, и семьи нет, жениться я так и не собрался… Нанялся в войско, путешествовал, бродяжничал, снова воевал… Да, а после, в Генуе, нанялся матросом на судно, что намеревалось посетить далёкий благословенный Винланд, землю чудес и богатств невиданных. Месяц пробирались мы берегом до Нормандии, а там — налетели на нас лихие разбойнички, и попал я в рабство к маврам… бежал… пробирался морем и полем назад… И вот, месяц назад, почти дома, в Лангедоке, случилось мне попасть в передрягу. По лесу прохожу — чу, знакомое гудение. И запах… И потёки по стволу… Ах, как захотелось мне мёду! Только вот не принял я в расчёт, что на стволе — знак, что рядом — селение, а жители его — еретики-катары, что своих обычаев держатся, и креста не чтут, а за воровство — живьём да в землю. Или с распоротым брюхом гоняют по селу, тоже радости мало. Ну, меня хоть и поймали тут же лесники… но смилостивились, закапывать не стали. Просто обмазали мёдом, да и там, неподалёку, оставили. Не просто так оставили, правда. Заставили обнять толстенный осиновый ствол, а руки с той стороны прибили колышком. Дескать, пусть разбираются с тобою либо чёрная пчёлка лесная, либо сам лесной владыка… тот, что намалёван на вашем щите, сэр рыцарь… а там их много! Вот так, придёт и откусит мне ноги! Вишу я на этом древе, едва касаясь ногами земли, мухи лицо облепили, пчёлки мои добрые тоже… стараюсь не пошевелиться… Солнце печёт…
— Да! А святой у меня самый главный — это моя матушка, Дева моя Пресвятая, что была и будет. И пусть мне кто угодно докажет, что это не так!.. Она называла меня "Телле", что означает на нашем наречии "непоседа"… Так меня можете называть и вы, если вам угодно, доблестные господа… И пришла она ко мне в видении, и отмолила, и колышек-то тот из пястей моих и вынула. Очнулся я под деревом, с дырами в ладонях, но живой. И — бегом из Лангедока!