Птичка стоит рядом поджимает голые ножки. На ней шелковая сорочка, и от прохлады ночи, её кожа покрывается рябью, и она дрожит. А острые пики сосков, тут же привлекают его внимание. Они бесстыдно топорщатся под тонкой тканью, прямо перед его лицом, и он чувствует нарастающее желание, подстёгнутое паршивым настроением. Низ живота тяжелеет, а во рту разливается её вкус. Ему даже трогать её не надо, касаться, просто смотреть, и тело воспроизводит её вкус, который навсегда запечатан в его памяти.
Назар тушит сигарету, и сгребает Птичку в свои объятия, накрывает пледом, прижимает холодное тело, и гладит, разогревая кожу. Она сжимается в его руках и утыкается в грудь носом, жадно вдыхает его аромат, и они затихают, соединенные вместе. И тугая пружина, которая всё это время стягивалась внутри Назара, вдруг ослабевает, не выстреливает, потихоньку разжимается. Он выдыхает и понимает, что возможно он загоняется, потому что вот она рядом в его руках, теплая и послушная.
Его. Только его.
Вика вытягивает из его уха один наушник и вставляет в своё ушко. Начинает подпевать, узнав песню. Мурлычет, уткнувшись носом в его шею, и приятно щекочет губами кожу. Назар тоже поёт, собирает её аромат, вдыхая его с её макушки, и гладит уже тёплую кожу.
Вика водит пальчиком по его подбородку, спускается ниже, к разлёту ключиц, и снова возвращается, и тихо мурлычет слова песни.
И он дуреет от нежности, от этой мягкости и сентиментальности.
От неё.
Голову ведёт, и все его крамольные мысли сейчас кажутся глупыми и смешными. Да он не сможет без неё, но кто сказал, что это нужно. Она рядом. Вот в его руках.
Птичка осела в его клетке, и не рвётся наружу. Она с ним.
— Назар, — шелестит её голос, когда песня заканчивается.
Она поднимает личико, и он в который раз всматривается в её тонкие черты, любуется неземными глазами.
— Ты ревнуешь?
Ревнуешь?
Это слово не передаёт всего того спектра бешенства, которое он испытывал.
— Да, — коротко отвечает он, — очень.
— Не стоит, — она гладит его впалые щеки, и он прикрывает глаза, целует её пальцы.
— Для меня есть только ты! — продолжает журчать её голосок.
И так приятно это слышать. Так необходимо ему это знать.
— Я… Я люблю, тебя Назар, — совсем тихое признание, и робкий взгляд, из под ресниц.
И он набирает полную грудь кислорода, словно заново учиться дышать с этой новой реальностью, где есть её признание. И воздух этот сладок, пропитан радугой и солнцем, персиками и пионами.
— Я тоже, Птичка, — хрипит он в ответ, — люблю тебя!
Она несмело улыбается, и так же несмело тянется к нему, целует его губы. И Назар оставляет все свои тяжёлые думы, страхи и опасения этой ночи, и подхватывает свою Птичку на руки, несёт в дом.
Там на светлых простынях, он медленно выцеловывает каждый сантиметр её ароматной кожи. Оглаживает все её изгибы. Не спешит, словно растянуть хочет этот волшебный момент, когда они стали близки, на новом уровне.
Вика гнётся под ним, упиваясь его лаской, и отдаёт взамен всё свою нежность и тепло. Отвечает, отзывается, со всей искренностью, и шепчет беспрестанно, что любит его, только его.
Он доходит с поцелуями до самых кончиков её пальцев ног, и медленно и тягуче возвращается назад, ловя всю её дрожь, впитывая все её стоны, собирая их губами с гладкой кожи, стирая шершавыми пальцами, слизывая горячим языком.
Вика дрожит, когда он наваливается на неё, уже и сам не в силах терпеть, распалившись не меньше её. И когда он входит одним толком Птичка всхлипывает и кончает, прямо сразу. Вибрирует под ним, сжимает, сокращаясь вокруг его плоти, и расслабляется.
— Ты ж моя торопыга, — смеётся Назар.
— Я… не… хотела… — оправдывается она.
Такая смешная. Растрепанная и плавная, красные щёчки и припухшие губки.
— Не хотела? — загибает Назар бровь.
— То есть хотела, — смущается она, — торопиться не хотела… Ах, — это Назар продолжил движение, не дослушав её.
Толкается в горячую и влажную плоть, и гнёт её под себя, так чтобы ещё острее и глубже. Ещё сильнее. Забывает обо всём, подминая под себя, и ловит в её глазах вновь зарождающееся удовольствие. Ловит её ручки и сжимает своей, заводит за голову, и жадно впивается в её дрожащие губы, потом спускается к плавным плечам и мягким грудям. Втягивает в рот кожу, снова оставляя на ней свои следы, и хмелеет от вкуса её неповторимого, от упругой плоти, по которой он скользит языком, и губами.
Она нереальная.
Она словно для него заточена.
Она его часть.
И сердце вторит плоти. Душа парит от счастья обладания этой женщиной.