— Правильно, но не за простого смертного, вы же понимаете, отдать миллиарды можно лишь тому кто уже доказал своим примером, что умеет обращаться с деньгами.
Тревога затопила меня моментально. Предчувствие конца, необратимости, холодили руки.
Я смотрела на Геллу, и вдруг отчётливо вспомнила, где я её видела.
— С Назаром Долоховым меня помолвили в шестнадцать лет, и наш союз дело времени, — говорит тем временем Гелла, а я вижу перед собой, то фото, с отдыха, где она совсем ещё молодая стоит перед ним.
— Я закрывала глаза на его любовниц, он всё же горячий и темпераментный мужчина, но вы неожиданно получили новый статус, и это неприемлемо. В определённых кругах, знают о нашем союзе, и о том, что наша свадьба должна состояться через полгода. Да это скорее договорный брак, но я не позволю ему иметь любовниц, и сама собираюсь быть ему верна, поэтому ваше наличие нужно устранить.
Говорит, говорит, а я словно в ступоре. Словно стою рядом и смотрю на своё побледневшее лицо, на пальцы, что с силой сжались в кулаки, и нет у меня ни мыслей, ни сил возразить ей. Сижу словно пустая оболочка, и продолжаю смотреть на неё, и слушать низкий бархатный голос, женщины, которая только что низвергла меня в пропасть.
— Я понимаю, Виктория, вы девушка честолюбивая, и я понимаю Назара, вы умны, хороши собой, и вам наверняка льсти его внимание, и статус ваш совсем другой рядом с ним, но это должно прекратиться, и желательно без огласки, поэтому я хочу, чтобы вы приняли моё предложение, и спокойно устранились.
Что, замолчала?
Нужно отвечать?
А что сказать?
Про то, как его безумно полюбила?
Про ту невыносимую боль, что принесли мне её слова.
Про что говорить-то?
— Виктория, я понимаю, для вас это неожиданно, но должна вас предупредить, вам лучше со мной не связываться, я растопчу вас, если вздумаете ввязаться со мной в войну.
— В войну? — вяло удивляюсь я. — Зачем?
Она озадаченно оглядывает меня.
— Ваша реакция немного меня озадачивает, должна признаться, — холод в её глазах меняется, там вспыхивает сожаление, — вы действительно его любите?
Нет, только не это. Жалость от неё!
Я смаргиваю и призываю все силы.
— Нет, вы правы, я хотела его на себе женить, и получить, как вы выразились высокий статус, всегда к этому стремилась, — выдаю я, — но вижу что вы мне не по зубам, поэтому я устраняюсь.
Я встаю, но ноги не слушаются, и кислород какой-то горький. Она что-то говорит.
Что тебе ещё-то надо?
— … может всё-таки согласитесь на должность, — сосредотачиваюсь я на её словах, вижу, как она тянет ко мне визитку, — позвоните в течение недели если согласны. Москва перспективный город.
— Да, конечно, вполне вероятно я так и сделаю, — я беру её визитку, отхожу, но потом вспоминаю, не расплатилась за ужин, огромным усилием воли возвращаюсь, обратно, кладу купюру на стол.
— Всего доброго, госпожа Амикян, — звучит жалко, но что сказано, то сказано.
Гелла одаривает меня натянутой улыбкой, и что-то строчит в телефоне.
Я иду, словно в параллельном мире, не видя и не слыша никого, просто вперёд рвусь, словно там мне станет лучше, словно там сердце отомрёт от сковавшей его боли.
Меня кто-то зовёт, я оборачиваюсь.
Фёдор.
— Виктория, что с вами? — он обеспокоенно заглядывает в мои глаза, а потом переводит взгляд выше, сзади грациозно вышагивает Гелла, и в его глазах вспыхивает понимание ситуации.
— Мне пора Фёдор Михайлович, — ещё и его жалости я не вынесу, и обхожу его, быстро мчусь на улицу.
Дышу, дышу, пульс стучит в висках.
Иду, куда не знаю, просто несусь, потому что, если замру, то мысли меня догонять, и я растекусь, прямо посреди улицы, сяду на асфальт и буду рыдать.
— Вика, стой, — я оборачиваюсь.
Опять Фёдор.
Он спешит подойти. Я смотрю вопросительно.
— Давай подвезу до дома, пешком далеко, — и он, не дожидаясь ответа, тянет меня за локоть, к своей машине, возвращая к отелю.
Сопротивляться, сил нет.
Усаживает в свой Мерседес, потом падает рядом и заводит мотор.
Я отстранённо смотрю на вечерний город, и стараюсь не думать, не анализировать.
Только не здесь, только не сейчас.
— Вик, мне очень жаль, — вдруг говорит он.
— Мне тоже, — апатично смотрю на проплывающие за окном улицы.
— Я не мог сказать, Назар мой друг, — продолжал он оправдываться.
— Хорошо, — снова безэмоционально произношу я, даже не делая попытки посмотреть на него.
— Вик, пойми, здесь всё решают большие деньги, Назар вряд ли, пойдёт на нарушение договора с Амикян.
— Я понимаю, — снова отвечаю я.