О любви никто из них не говорил, но это и не нужно было, это стояло в воздухе. Их захватило то новое чувство, которое родилось так быстро. Она ещё не забыла Хорта, но Ферзь на это и не претендовал, ожидая, когда это случится само собой.
По вечерам они ещё играли в шахматы. Он всегда возил с собой небольшую доску с фигурками в надежде, что попадётся достойный противник. Но это случалось редко.
— Ты поэтому и Ферзь? — хитро прищурилась девушка. — Любишь шахматы?
— Да, это игра как раз для меня. Спокойная, вдумчивая, стратегическая. Раньше я участвовал в турнирах и даже выигрывал. В школе, в институте.
— Тогда с тобой есть смысл поиграть. Я умею, но мы с папой нечасто играем, у меня больше Миша — мой средний брат, в них разбирается.
— Да? Сколько ему? Девять?
— Да, но у меня такое чувство, что больше.
— Почему?
— Не то чтобы он сильно умный, учится так себе, но… Бедные девчонки будут, когда вырастет.
Ферзь рассмеялся, быстро расставляя фигуры шахмат по местам на доске.
— А им то что?
— Замучает своими доводами и рассуждениями. Никогда просто так ничего не сделает, продуманный на сто пятьдесят шагов вперёд. Удивляюсь, откуда он такой взялся. Папа вроде бы не такой, мама тем более. Может, я ошибаюсь…
— А младший? Тим?
Маша мягко растянула губы в улыбку: — Тим — вылитая мама. Ему всех жалко, даже когда ругается или возмущается, слёзы льёт, как девочка. И внешне на неё похож.
— Значит, Миша — в отца. Папа у тебя жёсткий, как я понял. Скоро мне с ним предстоит разговор, что будем врать?
Она быстро облизала губы и лукаво блеснула на него взглядом: — Думаешь, он поверит?
— Я скажу, что вся компания разъехалась в разные стороны, Хорт — в неизвестном направлении, а я вот тебя доставил по его поручению домой.
Она восторженно смотрела на него: — Идеально. Лучше и нельзя придумать. Договорились — это официальная версия.
— Давай, твой первый ход.
Девушка решительно выдвинула пешку на одну клетку вперёд.
— А у меня пять сестёр, я старший. Племянников и племянниц море, и все мечтают, когда я опять женюсь. Об этом только и говорят, когда видимся.
— А ты бы женился снова после того раза?
— Не знаю, — пронзительно глядя, ответил он. — А ты бы вышла замуж?
— За тебя? — покраснела Маша.
— Да.
— Вышла бы, если ты бы предложил.
— Что, прямо сейчас?
Она пожала плечиком: — Сейчас папа бы не разрешил.
— Куда бы папа делся, — пробормотал мужчина, пряча улыбку.
— Он такой, ты его не знаешь, — вздохнула она.
— Ладно, я пошутил, ты сама ещё ребёнок, чтобы замуж… Может, ты завтра будешь идти по улице и встретишь парнишку твоих лет и забудешь, кто я такой.
— Я не ребёнок, — возразила она. — Хочешь, докажу?
— Попозже, — понимающе кивнул он, окинув девушку голодным взглядом, и сделал ход конём на доске.
— И не забуду я о том, кто ты, — обиделась она. — Ты такого, значит, обо мне мнения?
— Нет, просто в жизни всё бывает, Птичка, и новая любовь на голову сваливается, как снег.
— У тебя тоже, может, свалится. А я буду сидеть и ждать твоего звонка.
Он осторожно отодвинул шахматную доску в сторону и придвинулся к ней, взяв в ладони личико девушки.
— Не волнуйся о том, что может быть или не может, я же сказал — позвоню и приеду.
— Ты мне, кажется, небезразличен, — прошептала она. — Это странно звучит, Хорт всё ещё тут, — Маша яростно ударила в грудь, — но и ты там тоже.
Ферзь поцеловал её волосы, прижал к себе и глубоко вздохнул, чувствуя, какое нестабильное стало сердце за это лето.
Двадцать восьмого августа совсем похолодало. Было пасмурно, тускло, река превратилась в тёмное стекло, отражающее чёрные берега и серое небо.
Маша с Ферзем собирались, чтобы уехать. Скрутив палатку и одеяла, девушка туго перевязала их бечёвкой. Мужчина привязывал это прямо к мотоциклу, рассовывая вещи в объёмные кофры.
— Ты так замёрзнешь, — категорично сказал он и нарядил девушку в свою спортивную куртку, отчего она смеялась минут пять. Рукава, как у Петрушки, чуть ли ни волочились по земле, а куртка на ней превратилась в отличное пальто с запахом.
— Зато не замёрзнешь, и не спорь. Ехать долго до Москвы.
Глаза её потускнели, наполнились слезами. Она не хотела уезжать и расставаться с ним. Ей не верилось, что эти чудесные три недели наедине кончились. А казалось, они будут такими длинными.
Выбирались они пешком, тяжёлая «Yamaha» тонула в песке.
— Это место надо запомнить, — сказала она, неся пакет с мусором, чтобы выбросить по дороге в первый же мусорный контейнер — после себя они не оставили ни фантика. — Здесь так хорошо, и никто даже не потревожил ни разу.
— На следующий год приедем сюда, да?
— Обязательно, — вздохнула мечтательно она. — И не хочу никакого моря.
— Это точно, там всегда полно народу.
— Здесь тоже полно, но они как-то не мешали нам, — пожала плечами она.
Ехал он небыстро, Маша была в шлеме, который оставил для неё Хорт, отдав Ферзю при прощании. На ночь остались в придорожном отеле «Мираж». Ферзь почти всю ночь прокурил возле окна, пока девушка спала в чистой постели. Его мучило то, что он должен был оставить её и уехать, душа как будто покрывалась пеплом от этих мыслей.
Но вот и Москва, часа два они простояли в пробке, нахлебались выхлопных газов и одурелые приехали в Ново-Переделкино. Девушка указывала дорогу. Её высотка стояла прямо рядом с храмом, что удивило Ферзя.
Остановившись, он долго слушал звон в ушах от города, потом только слез с мотоцикла.
Девушка взяла пакет со своими вещами, рюкзак и сейчас показалась ему такой юной, совсем девчонкой. Но улыбка у неё была лукавая и немного дерзкая, как делают уверенные в себе красивые женщины.
— Пошли, будем врать хором, — сказала она и чуть не рассмеялась.
Тоненькая, в узких джинсах и синей куртке, застёгнутой наглухо, рядом с ним Маша казалась слишком хрупкой.
Дверь открыл отец, замороженным и потрясённым взглядом уставясь на огромного детину лет тридцати пяти, заросшего, стоящего рядом с его маленькой Птичкой.
— Папа, привет, — наигранно несмело произнесла она, чмокнула отца в щёку и протиснулась в квартиру мимо него.
Чёрный, как во сне, отодвинулся и пропустил молодого мужчину, длинные волосы которого были заплетены в косу сзади. Он был одет в кожаную куртку, джинсы, и смотрел внимательно и спокойно.
— Здравствуйте, — сказал он Чёрному.
Тот кивнул, выжидательно глядя. Из кухни вышла невысокая женщина, и стала крепко обнимать дочь, радостно вскрикивая и улыбаясь. Потом, переведя взгляд на мужчину, точно так же, как муж, посерьёзнела и насторожилась.
— Я привёз Пти… м-м-м Машу, — коротко сказал он и замолк, облизнув губы.
Родители Маши всё смотрели на него, и у Ферзя мелькнула мысль, что врать им будет нелегко.
— Это Ферзь, мама, папа. Он привёз меня в Москву, все разъехались, а он… привёз.
— Да? — спросил, темнея лицом, Чёрный. — Ферзь? Пройдём, Ферзь, в гостиную, не стой на пороге.
— Он вообще-то спешит, папа, — попыталась разрядить обстановку Маша. — Закинул меня сюда и всё, ему домой, в Казань ехать.
— Ничего страшного, поедет, — заверил её отец, и уселся в своё любимое кресло напротив метрового телевизора, повернув его к дивану, куда тяжело опустился Ферзь. Мужчина неуютно чувствовал себя под пристальным чёрным взглядом отца Маши.
Она было тоже присела рядом, но отец ей сказал: — Иди, принеси нам кофе, Птичка. Раз уж ты дома наконец.
Зоя закусила губу точно так же, как это делала девушка и села рядом с Ферзём. Молодой мужчина отметил, что в такие же синие глаза он успел влюбиться за это лето.
— Кто ты такой — Ферзь? — спросил Чёрный почти деловым тоном, но взгляд был недружелюбным.
— Я друг Хорта, мы познакомились, когда ехали на «Байк-шоу».