Миша уловил боль у неё в голосе и разозлился.
— Нет, мне он ничего не говорил.
— Передавай ему привет.
— Сама передай, вы же в одной школе учитесь.
— Он не видит меня.
Миша поднял голову и взглянул на пронзительное весеннее небо. Челюсти его стали каменными, выражение лица упрямым и жёстким.
— А я вижу тебя, и что? — устало произнёс он. — Пожалуйста, пообещай мне просто сходить погулять. Я клянусь, что не приближусь к тебе и на метр.
Столько боли и чувства было в его словах, что Таня невольно пожалела Мишу. Было заметно, что он переживает.
— Хорошо, но только на выходных. В воскресенье. Раньше — не могу.
Лицо Миши просветлело, глаза матово сверкнули, как у ворона.
— Спасибо, Танюша, я буду очень ждать. Можно твой телефон? Я позвоню, когда приеду за тобой.
Девушка поколебалась, потом кивнула и продиктовала ему свой номер.
— До свиданья, — сказала она грустно и медленно побрела к своему подъезду.
Миша жаждущим, тоскливым взглядом проводил Таню, замечая и её стройные длинные ноги, и светлые волосы, завязанные в хвост, и лёгкие пряди, выбившихся сзади на шею девушки.
Подождав, пока она зайдёт в дом, парень сел на свой мотоцикл, нахмурившись, и поехал домой. Сегодня ему пришлось пропустить институт только для того, чтобы встретить Таню из школы. И, как выяснилось, не зря.
Теперь наступили выходные, на которых он должен был с ней гулять, в субботу он решил вытянуть брата в клуб, чтобы немного очистить свою совесть.
Но ведь тот сейчас не встречался с Таней… Значит, Миша не делал нечего плохого.
Рано утром в субботу Птичка уехала в Казань, взяв с собой только небольшой рюкзак для самого необходимого в дальней дороге. Накануне она сказала Мише, что едет одна, туда и обратно. Брат знал, что она каждую весну мотается на могилу своего погибшего парня, и он это, конечно, уважал и понимал. Память об ушедших — в сердцах живых.
Птичка любила того бедолагу, и поэтому помнила. Но иногда Мише казалось, что сестра специально избегает вполне реальных чувств и подогревает в себе чувство несчастья, которое когда-то накрыло её. Будто она не разрешала себе быть счастливой ни минуты, наказывая за что-то.
Мише было жаль сестру, она была очень красивой, нежной внутри женщиной, которая заслуживала быть улыбчивой, весёлой, светлой и счастливой. А этого не было почти никогда. Только по своему детству он помнил её такой, когда Птичка была юной девушкой, а ему казалась очень взрослой.
В воскресенье, ни слова не сказав брату, корпевшему над многочисленными книгами у них в комнате, Миша собирался с особенной тщательностью. Его лихорадило и бросало то в жар, то в холод.
— Ну, как тебе Наташа вчера? — небрежно спросил он. Тим всё-таки немного повеселился и потанцевал на танцполе «Приста». Правда, продолжения не было, но для начала — неплохо.
— Кто? — рассеянно спросил одуревший от алгебры брат. — А! Да, задорная такая, с ней не скучно.
Миша поднял чёрные брови, лукаво улыбнувшись: — Не скучно? Ты прав, она весёлая, и парнями крутит, как хочет. Это я так — предупредил.
— Я не собираюсь с ней встречаться, — усмехнулся Тим.
— С Таней собираешься? — как можно равнодушнее спросил Миша, доставая из шкафа тёмно-синюю мятую футболку и натягивая на себя.
Лицо Тима замкнулось, он немного свысока посмотрел на брата и спросил: — А что?
— Да просто интересно. Ты же сейчас с ней не встречаешься? Почему?
Тим отвёл взгляд и опустил его в пособие для подготовки к ЕГЭ.
— Я решил подумать. Она для меня… многое значит, но не хочу я становиться стартовой площадкой для её опыта.
— Что? — нахмурился Миша.
— Ну, э-э-э, не хочу, чтобы она меня использовала просто для первого раза, а потом разочаровалась и стала бы выбирать кого-нибудь другого.
— Ты боишься секса? — напрямую задал вопрос Миша. — Ты же любишь её, почему?
— Я не уверен в её чувстве. Стоило тебе приблизиться к ней, и сразу… ты же сам говорил.
— Да, — заколебался Миша, — может, тебе надо…
— Я знаю, что мне надо, — перебил брата Тим. — Я сам разберусь. Ладно?
— Хорошо, — пожал плечами Миша, взял с собой денег, которые им выдавал отец еженедельно и вышел, не забыв ключи от своего «Харлея».
Он в прихожей тихо накинул кожаную куртку, прислушиваясь к разговору родителей, те были на кухне. Они говорили о Птичке, потом отец стал рассказывать о планах Грека и Мистика на лето, шутить, не поедет ли Зоя с ним, его старушка. Подойдя к двери, чтобы обуться, Миша с улыбкой увидел, что мать с отцом обнимаются и хохочут, обыгрывая слова «старички».
— Я тебе покажу старичка, — угрожал отец Зое в шею.
— Рассыплешься на своём байке по дороге от Москвы до Сочи, что я детям скажу? Или твоим мотобратьям?
Он поцеловал жену в губы, заглушая слова, а она хотела сказать что-то ещё и смеялась, как девчонка.
«Да уж, старички», — подумал Миша, бесшумно выходя за дверь. Подобные сцены для их семьи были не редкость, Чёрный никогда не сдерживал себя и мог при детях обнять или поцеловать, прижать к себе жену. Он считал, что видеть выражение любви для них совсем не лишнее. Никто же не собирался при детях заниматься любовью, но сдержанности и строгости не было. Поэтому и Миша, и Маша, и Тим знали, что между мужем и женой существуют близкие физические отношения — особенные, которые бывают только между мужчиной и женщиной.
Миша знал, что встретить вот такую женщину, с которой захочется провести всю жизнь — дорогого стоит. И глубоко в душе, там, куда не доставали даже самые тайные мысли, он желал того же.
Подъехав к её дому, он долго сидел на байке и не решался позвонить, думая, что она сейчас откажется, и все его мысли и мучения будут пустыми.
Откинув, наконец, прочь от себя малодушные глупости, Миша набрал номер девушки.
Таня ответила почти сразу, голос был тихим и усталым.
— Привет, это я, ты готова? — попытался весело и беззаботно спросить он.
— Миша? Это ты? — почему-то испуганно спросила она.
— Да, мы же договаривались, — произнёс он, предчувствуя неладное.
— Я помню… я вспомнила. Но я сейчас не могу пойти гулять… Поднимешься ко мне? Я открою тебе, квартира 190.
— Ладно, иду, — удивился он, не ожидая такого поворота событий.
У неё явно что-то случилось, и она запросто могла вообще отказаться от встречи с ним, но не стала почему-то.
Зайдя к ней в квартиру, он замер, как зверь, попавший в капкан. Быстро оглядевшись, поймал взглядом девушку в стареньком халатике без рукавов. Она была очень бледная, волосы стянуты сзади в небрежный, растрепавшийся узел, на ногах — комнатные тапочки.
— Привет, — кивнула она. — Проходи, не бойся.
Он снял свои грубые ботинки, повесил куртку на вешалку прямо на входной двери и быстро прошёл за девушкой на кухню. В единственной комнате, он заметил, наглухо были задёрнуты шторы от закатного солнца, а в квартире почему-то пахло лекарствами.
Было заметно, что Таня нервничает, бросая внимательные украдкие взгляды на Мишу.
Он слева во всю стену кухни увидел шкафы, газовую плиту и мойку, а справа стоял обеденный небольшой стол, диван и холодильник. Девушка встала возле двери, ведущей на балкон, и сложила руки на груди.
— У меня изменилось кое-что. Я бы обязательно тебя предупредила, но не знаю твоего номера. В четверг к нам привезли мою бабушку, она… болеет тяжело, доживает последние дни. Никто не знает, сколько ей осталось. Сегодня днём она приходила в себя и даже немного поела. А так — почти всё время спит. У неё последняя стадия рака. Родители сегодня на работе, в смену, так что я одна дома — ты не представляешь, как мне страшно оставаться самой. Я не забыла про наш уговор, и вот — говорю тебе, что не смогу погулять. Извини, — она с сожалением улыбнулась, но не получилось, слёзы выступили в голубых прозрачных глазах. Они Мише напоминали чистый, тонкий хрусталь.
Миша стоял перед ней в светло-голубых джинсах и тёмно-синей майке, чёрные глаза были очень серьёзны и тревожны.