Вскоре показались огни маленькой деревеньки.
— Сюда можно приехать и по другой дороге, но здесь интереснее, — сказала прямо в ухо Хорту Птичка.
Они минули длинную асфальтированную улицу с бревенчатыми домами, в окнах которых мерцали старенькие телевизоры, и остановились у последнего двора.
Птичка быстро и незаметно застегнула блузку, вошла в низкую, всю покосившуюся калиточку, сказав Хорту: — Заводи мот внутрь.
Хорт аккуратно и медленно закатил байк во двор через деревянные ворота, поставил на подножку и нерешительно последовал за ней, удивлённый.
Молодая женщина постучалась в тёмное окно, во дворе как будто нехотя залаяла собака на цепи, поленившись вылезти из будки. На широкое крыльцо кто-то вышел, включив свет.
Хорт увидел древнего старичка с всклокоченной бородой и выцветшими глазами в широкой рубахе и штанах неопределённого цвета.
— Машка! А ты тут чего забыла, девка? — спросил он.
Она приобняла старичка, и обернулась к Хорту.
— Сидорыч — это мой друг, Влад. Пустишь нас переночевать в саду? Только папе ничего не говори, ладно?
— Ох, девка, смелые вы все стали, а ребёночка потом родишь? Тебе уже пора рожать, Машуня.
Она рассмеялась, взяла за руку Хорта и бросила: — Конечно, Сидорыч, только замуж выйду. Кто же без брака детей рожает?
Старик её выслушал и лишь покачал головой.
— Самовар поставить вам под навесом? — спросил он.
— Нет, спасибо! — прокричал голос молодой женщины из густой темноты сада.
Собака замолкла, а старик вернулся в деревянный дом, погрузив снова в темноту крыльцо и дом.
Она тащила Хорта по одной ей видимой дорожке в саду, и лишь когда глаза привыкли, он разглядел вокруг не движимую ни одним порывом ветра природу.
Справа темнело большое строение, из которого он услышал хрюканье и шевеление другого, какого-то большого тела, вероятно, коровы.
Наконец они вышли за двор, пройдя его насквозь, минуя сад, и оказались на берегу красивого, всего будто облитого серебром, озера.
С трёх сторон к нему подходил вплотную чёрный смешанный лес, образуя полукруг из белых в лунном свете берёз и тёмных высоких ёлок. Деревня вся была на одном из пологих берегов, кое-где виднелись даже мостки для того, чтобы можно было подойти к воде и порыбачить с них.
Никого вокруг не было, только в каких-то дворах неподалёку лаяли собаки, встревоженные низким звуком двигателя проехавшего мотоцикла.
Птичка глубоко вздохнула и быстрым шагом пошла к воде, на ходу снимая блузку.
Хорт ощутил прилив резкого, поглощающего желания. К тому моменту, как он разглядел на её спине тёмное пятно татуировки, он готов был, не раздеваясь, повалить Птичку на песок и быстро взять её ничего не понимающую и растерянную.
А она между тем о чём-то говорила: — Папа с мамой познакомились с Сидорычем в церкви в нашем дворе. У него в нашем доме внучка живёт, я её знаю и общаюсь иногда, у неё семья, дети. Она моего возраста. — Птичка ненадолго замолчала, подумала, потом скинула с себя и джинсы с ботинками. — Много-много раз мы тут отдыхали в детстве. «Железные волки» многие знают это место, бывают компаниями. Нас тут уважают.
Влад с абсолютно тёмным, обсидиановым взглядом, не отрываясь, следил за ней, оставшейся в одних чёрных трусиках.
— Ты не любишь бюстгальтеры? — спросил он тихим грудным голосом, подойдя к молодой женщине вплотную.
— Да, а как ты узнал?
— Ты их не носишь, я заметил. Особенно почувствовал, пока мы ехали.
— Хочешь искупаться? — спросила она, чувствуя его закипающее возбуждение, которое передавалось и ей.
— Очень, пошли?
Он покидал в прибрежную жёсткую траву одежду, и они окунулись в прохладные воды гладкого, как кусок металла с ровными вырезанными краями, озера. Птичке не удалось поплавать, Хорт крепко обнял её, прижав к себе, и молодой женщине некуда было деться, кроме как подчиниться его страсти. Из воды они вышли полупьяные от смелых и откровенных ласк, упали на утрамбованный, заросший высокой травой песок, и отдались своим инстинктам, замешанным на более глубоких чувствах.
Потом валяясь спиной на берегу и глядя в прозрачное от яркой огромной луны небо, такое, что казалось, можно разглядеть всю вселенную, Хорт ощущал во всём теле горячую, как подогретая патока, негу.
Птичка спиной лежала на нём, упираясь голыми ягодицами в песчаный берег и чувствуя нежной кожей каждую ракушку на берегу. Потому она беспокойно ёрзала.
Мужчина лениво гладил небольшие груди Птички, и размышлял, что ночь только началась, а у них ещё много-много времени для удовольствия.
— Я забыла тебя спросить — куда ты дел свою подружку? — спросила вдруг она.
Хорт чуть улыбнулся. Женщины… Их всегда волнует вопрос соперничества.
— Посадил на самолёт до Берлина. А что?
— Ничего. Не передумаешь? Она моложе меня.
Хорт издал странный звук, похожий на смешок.
— Птичка, ты и она — это как север и юг.
— А тебе нравится больше поджариваться или мёрзнуть? — спросила она, беря его запястье и целуя каждый палец лёгкими губами, еле прикасаясь, потом лизнула там, где бьётся пульс, и мужчина вздрогнул.
— Мне нравится с тобой. Я ведь знал, что так будет и не хотел её брать. Но Крис…, - Хорт вздохнул. — Он мой друг.
— А я? — теперь она дышала на влажное место, тихонько дула и заставляла его думать о её движениях.
— Ты моя сладкая, — прошептал он.
— Тогда пошли, я знаю ещё одно экзотическое место в русском духе.
— Я знаю, что это — сеновал? — рассмеялся он.
— Да, — улыбнулась она. — Пойдёшь? Или ты считаешь, что это пошло? Я слишком неоригинальна и разочаровала тебя?
— М-м-м-м, — промычал отрицательно он, — ты забыла, в какой стране я живу последние десять лет? Там ничего не считается пошлым, что касается секса.
Птичка наклонила голову, соглашаясь: — И это правильно. Что хорошо двоим, то не пошло.
— Двоим? — игриво спросил он. — А если их трое?
— Вот это уже пошло, избавь меня, — нахмурилась она.
Он легко поднял её с земли, поцеловал и спросил: — Значит, ты не настолько смелая, как хочешь казаться?
— В сексе я предпочитаю мужчину и только одного, — напряглась она. — А ты, конечно, перепробовал всё в своей Германии? И что?
— Расслабься, — нежно сказал он. — Ты такая строгая, как учительница. Мне нравится. Только когда со мной — ты другая.
Птичка заглянула ему в глаза, и немного нервно дрогнули уголки губ.
— Да, я не такая смелая, может быть, даже совсем не смелая. И не хочу быть такой. Ты будешь смеяться, но мне всегда хотелось принадлежать одному мужчине.
Они медленно двинулись к высокому коровнику, к которому со стороны озера было пристроено хранилище сена, называемое романтическим и многообещающим словом — сеновал.
— В твоём желании нет ничего смешного, я бы тоже хотел, чтобы мне принадлежала та, которую я захочу. До конца.
— Тебе грех жаловаться, наверняка любая согласится на это, на которую ты укажешь. Эта твоя Вита — очень красива и молода.
— Ты думаешь — любая? — настороженно спросил он. — А если я захочу тебя?
Она горько улыбнулась: — У нас с тобой совсем другая история — я уже принадлежала тебе, помнишь?
Он кивнул, пытаясь разглядеть и распознать чувства у неё на лице. Но против света побелевшей луны это было сложно сделать, Птичка отвернулась.
Забравшись на самый верх, она бухнулась на жёлтую сухую траву и зачихала от пыли.
— Здесь колется! — тоненько пропищала она.
— А ты думала, мы будем в шелках купаться?
Было жарко, к телам прилипла толстым слоем рыжая пыль, и скользила по ним, скатываясь под ладонями. Но они ничего этого не замечали, медленно подводя друг друга к острому краю сладкого мучения.
Чтобы отдышаться полной грудью, Хорт и Птичка снова выбежали на воздух. Он признался, что совсем выдохся, и сердце сейчас остановится. Там внутри было как в парилке сауны.