На шее у него что-то висело на бечевке, издалека Лиза не могла как следует рассмотреть, что это было, но когда они подошли ближе, она подумала, что вещица похожа на ту, через которую мать слушает музыку. Он подозвал их кивком головы и поднял вещицу к лицу, держа ее обеими руками. Мать направилась к нему, уговаривая Лизу не робеть. Мистер Тобайас просто фотографировал их. Но Лиза оробела, она спряталась за дерево, так что мать вышла на фотографии одна.
К этому времени Лиза уже почти отучилась перебегать перед сном из одной комнаты в другую и от одного окна к другому, но в тот вечер ей почему-то снова захотелось поиграть в старую игру. Возможно, причиной явилось то, что мать поднялась наверх, чтобы проверить, спит ли Лиза. Лиза нырнула под одеяло и лежала с закрытыми глазами, ровно дыша.
Когда мать на цыпочках выходила из комнаты, она приоткрыла один глаз и увидела, что та переоделась в свою лучшую юбку, ту, которую она сшила себе из кусков синей, лиловой и красной материи, купленной в очередную из поездок в город. Мать надела новую юбку, которая была очень пышной и длинной, почти до лодыжек, плотно облегающую черную кофточку и опоясала тонкую талию блестящим черным ремнем. Ее волосы были причесаны так, как нравилось Лизе, на эту прическу уходило полчаса, Ив убирала волосы от лица и заплетала их в толстую косу, которая шла от макушки и загибалась у затылка.
Лизе показалось, что хлопнула передняя дверь. Она выскочила из постели и побежала в комнату матери и потом к окну. Мать была уже возле ворот. Вечер был теплый, еще не стемнело, но солнце стояло низко на бледнеющем синем небе. На матери не было ни жакета, ни шали. Она шла к воротам. Лиза бегом вернулась в свою комнату в башенке, встала на стул и наблюдала, как мать прошла через открытые ворота и направилась по дорожке к Шроуву.
Лиза еще ни разу не оставалась одна незапертая. Мать прошла под деревьями парка и направилась к дому. Так далеко она раньше не уходила. Страх охватил Лизу, и как это всегда бывает с маленькими детьми, он немедленно вызвал слезы. Она готова была уже закричать и заплакать, но в ту самую секунду, когда слезы уже клокотали в горле, из-за Шроув-хауса показался мистер Тобайас. Остановившись, он протянул вперед руки, и они с матерью посмотрели друг на друга.
Почему-то сознание того, что мистер Тобайас рядом, что мать вышла всего лишь на встречу с ним, успокоило Лизу. Мать взяла обе его руки в свои, что-то сказала и засмеялась. Он обошел вокруг нее, оглядел ее сверху донизу, кивнул, коснулся пальцем ее красивой поблескивающей косы. Потом взял ее под руку, и они вместе направились к дому, они шли, тесно прижавшись друг к другу. Лиза уже не волновалась, что мать ушла, потому что они были вместе и находились неподалеку, в Шроуве.
Немного неприятно было, что ее нет с ними, как будто она оказалась лишней. Но страха она не чувствовала. Она вновь кинулась в комнату матери, чтобы посмотреть, нет ли кого перед сторожкой, пусть даже это будут всего лишь кролики, щиплющие бордюрную травку. По вечерам кролики всегда появлялись, в этом не было ничего необычного. Они не могли добраться до материнского огорода, потому что большая часть грядок была покрыта сетками, — салат-латук, капуста, горох и морковь, но не бобы и не клубника, потому что кролики их не ели. Солнце опускалось за лес, деревья сделались черными, а небо стало таким ослепительно золотым, что на него невозможно было смотреть. Лиза следила, как солнце опускается и исчезает, пока не померкло все золото и небо вместо желтого не превратилось в розовое, а потом окрасилось в красный цвет. Как только солнце зашло, появились летучие мыши. Мать объясняла, что они охотятся на насекомых в темноте: их писк, который не в состоянии услышать человеческое ухо, отскакивает от предметов в воздухе и эхом возвращается к ним.
Ночная бабочка подлетела к окну, и Лиза узнала в ней оливковую совку, хотя ее тельце было желто-коричневым, а не розовато-коричневым, а подкрылья желтоватыми. Возможно, подкрылья всегда такие. Мать принесла ей из библиотеки Шроува книгу о ночных бабочках, а также «Полное собрание британских бабочек» Фроухока. Лиза сбежала вниз и достала книгу. Она не отказалась бы и от яблока, но в это время года яблок не было. Вместо этого она поела клубники, которую они с матерью собрали перед приездом мистера Тобайаса.
Лизе не удалось найти картинки, по которой она без колебаний могла бы опознать увиденную бабочку, и она, забравшись в постель, должно быть, уснула, потому что больше ничего не помнила о той ночи, а вот в следующий вечер или через вечер она выглянула из материнского окна намного позднее, в сумерках, и увидела их у ворот Шроува, они стояли, прислонившись к стене маленького замка. Мистер Тобайас обхватил мать руками и целовал ее так, как Лиза никогда не видела, чтобы кто-то кого-то целовал, — прямо в губы.
По правде говоря, Лиза вообще не видела, как люди целуются, и знала только материнские поцелуи, но это было совсем другое. Мистер Тобайас отпустил мать, и мать вошла в дом. Возвращаясь крадучись в свою комнату, Лиза услышала, как мать поет внизу. Пела она не громко, но с удовольствием. И Лиза узнала песню, вроде бы называющуюся «Моцарт», потому что она часто слышала, как мать ставит пластинку, где женщина поет, как она сделала бы своего любимого лучше с помощью снадобья, которое хранится в ее сердце.
На уик-энд в Шроув прибыло много гостей. Это все были друзья мистера Тобайаса, как сказала мать, — двое мужчин и три женщины; они появились на проселочной дороге и, не останавливаясь, проследовали мимо сторожки, через ворота Шроува прямо к дому. Лиза спросила, нельзя ли им пойти туда, ей и матери, посмотреть гостей, но мать сказала, нет, ей не стоит показываться там до понедельника, и Лизе, конечно, тоже.
— Почему? — спросила Лиза.
— Потому что я сказала «нет», — ответила мать. — Мистер Тобайас приглашал нас, но я сказала «нет», не в этот раз.
— Почему?
— Думаю, так лучше, Лиза.
В субботу вечером Лиза увидела, как гости возвращаются с прогулки. Она стояла возле окна в комнате матери и видела их всех очень ясно, как они идут по саду возле сторожки. Одна из дам остановилась, чтобы полюбоваться большой каменной вазой матери, в которой буйно цвели герани, фуксии и канатник.
Мужчины были обычными мужчинами, ничего особенного, хотя у одного из них на макушке просвечивала голая кожа, а дамы были красивые, но ни одна из них не могла сравниться по красоте с матерью. Возможно, мистер Тобайас тоже так думал, потому что он обернулся, когда они проходили мимо, и долго смотрел в сторону сторожки. Было непохоже, чтобы он просто смотрел на цветы. Но все же эти дамы выглядели как-то иначе, чем те, кого Лиза видела раньше, казались глаже и чище, их волосы были подстрижены так ровно и аккуратно, как мистер Фрост подстригал газон возле цветочной клумбы. Все три женщины были в джинсах, как у молочника и Хью, но у одной был жакет как парадные туфли матери, любимые Лизины замшевые туфли с распорками, и яркий шелковый шарф. У другой был невиданный вязаный свитер с цветочным узором, а лицо раскрашено, как у Дианы Хейден. На третьей была рубашка, напоминавшая мужскую, но длинная, из ярко-зеленого шелка.
Через полчаса одна из их машин проехала обратно по дорожке от Шроув-хауса — точнее, от конюшен, где стояли машины. Перед ней ехал «рейнджровер» мистера Тобайаса, показывая дорогу, и утром мать сказала Лизе, что все они ездили ужинать куда-то в отель. К понедельнику гости разъехались, и Лиза с матерью отправились в Шроув сменить постельное белье и прибраться. Вернее, занималась этим мать. Лиза разговаривала с мистером Тобайасом, и он показывал ей фотографии, сделанные на отдыхе, потом повел ее в библиотеку и сказал, что она может брать оттуда любую книгу, какую захочет прочитать. Они взяли собак на прогулку к реке и махали поезду, а когда вернулись, мать уже закончила уборку.
— Мне не по душе, что ты занимаешься всем этим, Ив, — сказал мистер Тобайас, и вид у него тоже был недовольный.
— Возможно, я и найму кого-нибудь, — ответила мать.
Лиза заметила, что мать выглядела очень усталой, и неудивительно: в доме был страшный беспорядок. Мать ничего не сказала, когда они сначала пришли туда, но Лиза смотрела широко открытыми глазами на липкие стаканы, расставленные повсюду, чашки и тарелки, на серый порошок, вперемешку с обгорелыми бумажными трубочками на маленьких стеклянных подносах и большое бурое пятно на ковре в гостиной.