Лиза попыталась решить, что это за краска. Не кармазин, не алый лак или вермильон, краска была недостаточно яркой для этого. Слишком темная для розового ализарина и недостаточно темная и тусклая для коричневого «ван-дейка». Светлая сиена? Жженая сиена? Возможна и та, и другая, но непонятно было, зачем Бруно понадобилось столько краски.
Означали ли беспорядок здесь и прислоненные к стене полотна, что он вернется? Лиза поискала его одежду в гардеробе Ив, кожаный пиджак, клетчатые рубашки, свитер с непонятно как отпечатанной надписью «Калифорнийский университет, Беркли». Все исчезло. Иногда он оставлял свои золотые серьги на туалетном столике Ив, но они тоже пропали с ним вместе. Ей пришла в голову ужасная мысль, что, уехав, он все же мог наябедничать на Ив Тобайасам или властям, ответственным за образование. И из состояния эйфории Лиза вновь погрузилась в глубины отчаяния.
Она должна спросить.
— Он не станет никому ничего рассказывать, — ответила Ив. — Поверь мне. Я обещаю.
Пришло письмо, адресованное Бруно, и Ив вскрыла конверт. Он просил ее делать это, объяснила она. Внутри конверта оказалась записка от агента по продаже недвижимости, который писал, что он позвонил бы, но выяснилось, что мистер Драммонд и миссис Бек не внесены в телефонную книгу. Заинтересован ли еще мистер Драммонд в «Хвойнике»? Название, непонятно почему, очень рассмешило Ив.
Ив написала письмо агенту по недвижимости, но Лиза не поняла его содержания. Они пошли вместе отправить его по проселочной дороге к шоссе, где был маленький старый почтовый ящик с буквами «КВ» на нем: Королева Виктория, это означало, что ящик простоял там сотню лет.
Стоял июль месяц, и Лизе было одиннадцать с половиной лет. Хорошая погода продолжалась недолго, пошли дожди, и похолодало, Ив с Лизой сидели дома, занимаясь гораздо больше, чем в предыдущие месяцы. Теперь Лиза могла написать сочинение на французском и прочитать наизусть «Оду греческой вазе» Китса.
Из-за того, что было так сыро, Тобайасы не приезжали, как обещали, и в августе Джонатан Тобайас приехал один. Лиза заметила, что в волосах у него появилась седина. Может, из-за того, что с ним не было Виктории, он проводил больше времени в их доме, чем делал это в последние годы. Лиза не могла не слышать кое-что из того, о чем они говорили, так как Джонатан, похоже, думал, что когда человек читает, он глух ко всему вокруг.
Виктория, сказал он, уехала в Грецию с друзьями. Греция представлялась Лизе местом, где полно храмов из серого камня с колоннами и мраморными статуями и где боги живут в реках и на деревьях. Но вразрез с ее представлениями она услышала, что Виктория с друзьями нашли там пляжи, чтобы загорать на солнце, и большие гостиницы, удобные для жилья, именно это, как сказал Джонатан, они предпочли Шроуву или Алзуотеру.
Иногда, заметив, что Лиза оторвала взгляд от книги, Джонатан наклонялся ближе к Ив и начинал говорить шепотом: «шу-шу-шу», — точно так же, как, по ее воспоминаниям, бормотала Хетер. И Ив кивала, и выражала сочувствие, и что-то шептала в ответ. Лизу волновало, что Джонатан, кажется, считал, будто отсутствие Бруно только временное, и делало его отъезд как бы не столь определенным фактом.
— Я не могу не завидовать, Ив, — сказал как-то Джонатан солнечным днем.
Лето вернулось, и они все пили чай в саду, под вишней. Черешни созрели, став желтыми и красными, и на фасоли Ив появились ярко-красные цветы. Цветы кабачков имели форму желтых лилий, и на крыжовнике висели темно-красные бусины, но малиновая кожица бусин была покрыта волосками.
— Мне? — переспросила Ив. — Завидуешь мне?
— У тебя есть человек, с которым ты можешь быть счастлива. У вас хорошие отношения.
Лиза хотела, чтобы Ив отрицала это или даже попросила его не говорить об «отношениях». Она этого не сделала. Она искоса бросила на Джонатана таинственный взгляд из-под полуопущенных ресниц.
— Я не хочу, чтобы ты завидовал мне, — сказала она. — Я предпочла бы, чтобы ты ревновал.
Наступило молчание. Наконец Джонатан спросил:
— К нему?
— Почему бы нет? Как ты думаешь, что я чувствовала к Виктории?
Затем Ив встала и отнесла чайные приборы в дом. Вместо того чтобы последовать за ней, Джонатан остался сидеть на траве, выражение лица у него было мрачным. Он вытянул из травы маргаритку и обрывал лепестки. Лиза подумала, что он постарел. Лицо утратило былую свежесть, и на лбу появились морщины. Его глаза когда-то сверкали пронизывающей синевой, но цвет их потускнел, как синяя фарфоровая ваза с грязной водой.