– Понятно.
Они встречались у него на квартире в Кенсингтоне. Стояла жара. Они купались в Серпантине1.
1 Искусственное озеро в Гайд-Парке.
Когда у жены наступало ухудшение, его вызывали в деревню. Дафна отсиживалась в квартире либо ходила по магазинам.
– В этом году, – говорил Мартин,- она Совсем расклеилась. Но если в будущем году ей станет получше, я, может быть, свожу тебя в Австрию.
– В будущем году, – говорила она, – мне будет пора возвращаться в Африку.
"У Старого Тейса был удар, – писал ей недавно Чаката. – Сейчас он оправился, но соображает очень плохо". Последнее время Чаката, казалось, не особенно рассчитывал на ее возвращение. Дафна терялась, потому что раньше, сообщая домашние новости, он непременно прибавлял: "Ты застанешь много перемен, когда вернешься", или: "Там новый врач. Он тебе понравится" – это уже из происшествий в дорпе. А в последнем письме Чаката писал: "В области образования наметились перемены. Ты увидишь, как далеко зашло дело, если вернешься". Временами ей казалось, что у Чакаты начинает шалить память. "Я стараюсь с наибольшей пользой провести здесь время, – писала она,- но поездки стоят очень дорого. Вряд ли я смогу хоть чуточку посмотреть Европу на обратном пути". В ответном письме Чаката ни словом не обмолвился о Европе, а написал: "Старый Тейс все время сидит на веранде. Бедняга, от него уже нет никакого вреда. В общем, грустное зрелище".
В конце лета любовник Дафны повез жену в Торки1. Несколько дней Дафна в одиночестве слонялась по улицам, потом уехала к Пубе. Она водила старика гулять. Попросила у него взаймы денег, чтобы на неделю съездить в Париж. Тот сказал, что не видит в этом никакого смысла. На другой день домоправительница сказала, что есть желающий купить ее пуделя за тридцать фунтов. Но Дафна уже привязалась к собаке. Она отвергла предложение и написала любовнику в Торки, прося у Него взаймы, чтобы съездить в Париж. От Мартина пришла открытка, где не было ни слова о ее просьбе. "Будь в Лондоне в начале октября", – писал он.
1 Приморский курорт с минеральными водами в графстве Девоншир.
В начале октября начались занятия в школе. Б первую же неделю в деревне объявилась жена Мартина и потребовала от Пубы открыть местонахождение Дафны. Тот направил ее в школу, она явилась туда и устроила Дафне скандал.
Позже ей устроила разнос директриса, и Дафна тут же заявила, что уходит. Директриса скоро отошла, потому что учителей не хватало. "Я беспокоилась за девочек",- объяснила она. Приходящий учитель рисования, Хью, уверил Дафну, что в Лондоне она может найти работу получше. В тот же вечер она уехала, Пуба рвал и метал. "Кто же будет по хозяйству, когда у миссис Визи свободный день?" Дафна поняла, почему он не захотел отпустить ее в Париж.
– А вы женитесь на ней, – предложила Дафна. – Тогда она всегда будет под рукой.
Он так и сделал – не прошло и месяца. В Лондоне Дафна сняла комнату, в которой за такую плату обстановка могла быть и получше, зато хозяйка не возражала против пуделя.
Здесь ее нашел Мартин Гринди.
– Мне не нравится твоя жена, – сказала она.
– Наверное, она перехватила твое письмо. Как мне быть с тобой? Что сделать?Какие слова сказать?
Преподавая в школе рисование, Хью Фуллер занимался еще живописью. Он возил Дафну к себе в мастерскую на Эрлз-Корт, и она позировала ему, в задумчивости теребя потрепавшуюся обивку кресла.
О том, чтобы переехать к нему, сказала она, не может быть и речи, но она надеется, что они останутся друзьями.
Он решил, что поторопился с предложением, минуя постель, и попытался исправить промашку.
Дафна завизжала. Он не поверил своим ушам.
– Понимаешь,- объяснила она,- я сейчас ужасно нервная.
Он часто водил ее в Сохо, иногда брал с собой на вечеринки, где она впервые открывала мир, в существование которого прежде не верила. Поэты здесь и впрямь носили длинные волосы, художники ходили с бородами, а двое мужчин переплюнули всех, надев браслеты и серьги. Четверка девиц дружно жила в двух комнатах с огромной старухой негритянкой. Среди знакомых Хью некоторые презирали его за то, что он обучает искусству, другие не видели в этом вреда, коль скоро он бездарность, а третьи восхищались его трудолюбием и щедростью.
Дафна убедилась, что это общество весьма благотворно для ее нервов.
Здесь ей не задавали надоевших вопросов об Африке и, главное, к ней никто не приставал, даже Хью. Работала Дафна в муниципальной школе. Весной, когда занятия кончались рано, можно было пойти к Хью и его приятелям и всей компанией, поражая уличных зевак, заняв весь тротуар и штурмуя автобусы, отправиться на только что открывшуюся художественную выставку. И там Дафна понимала, что приятели Хью живут в мире, который для нее наглухо закрыт. Правда, она стала лучше разбираться в картинах. Может, Хью и впрямь был неисправимый педагог, как заметил один его приятель, но он с наслаждением открывал Дафне глаза на композицию, линию, свет, фактуру и краски.
Однажды ее навестил кузен Крот. Он рассказал, что Майкл, придурковатый сын Греты Касс с Риджентс-парк, женился на женщине десятью годами старше его и теперь эмигрирует в колонию. И хотя Дафна и прежде нет-нет да заскучает, бывало, по родным местам, сейчас она затосковала отчаянно.
– Мне уже скоро возвращаться, – сказала она Кроту. – Я скопила денег на дорогу. Приятно знать, что можешь в любое время вернуться.
Однажды Дафна и Хью сидели с приятелями в пивной в Сохо, как вдруг все разговоры смолкли. Дафна оглянулась и увидела, что вниманием всех завладел вошедший с улицы жгучий брюнет, худощавый, лет сорока с небольшим. Через минуту все снова заговорили, кто-то хихикнул, и все время кто-нибудь посматривал в сторону пришедшего.
– Ральф Мерсер, – шепнули Дафне. – Кто?
– Ральф Мерсер, романист. Кажется, они с Хью однокашники,. Довольно популярный романист.
– Понятно, – сказала Дафна, – он и держится, как популярный.
Хью брал у стойки заказ. Романист увидел его, и они немного поговорили. Потом Хью привел его и познакомил со своими. Романист сел рядом с Дафной.
– Вы мне кое-кого напоминаете, – сказал он, – она была из Африки.
– Я сама из Африки, – сказала Дафна.
– Ты часто здесь бываешь? – спросил его Хью.
– Нет, просто шел мимо…
Какая-то девица густо, по-мужски фыркнула.
– Блажь, – сказала она.
– Он довольно мил, – сказал Хью, когда тот ушел. – При его известности…
– А вы слышали, – спросил кто-то старообразный,- как он сказал: "Мне как художнику?.." Смешно, правда?
– А что, он и есть художник, – сказал Хью, – в том смысле, что…
Но за общим смехом его не услышали.
Несколько дней спустя Хью сказал Дафне:
– Я получил письмо от Ральфа Мерсера.
– От кого?
– От того романиста, которого мы видели в пивной. Он просит твой адрес.
– Зачем, не знаешь?
– Наверное, ты ему понравилась.
– Он женат?
– Нет. Он живет с матерью. В общем, я послал ему твой адрес. Ты не возражаешь?
– Конечно возражаю. Я не почтовая открытка, чтобы пускать меня по рукам. Боюсь, я не захочу тебя больше видеть.
– Знаешь, – сказал Хью, – хорошо, что у нас ничего не было. Я, понимаешь, не очень гожусь для женщин.
– Не знаю, что тебе ответить, – сказала она.
– Надеюсь, Ральф Мерсер тебе понравится. Он очень обеспеченный человек. Интересная личность.
– Я не собираюсь с ним видеться, – сказала Дафна.
Ее связь с Ральфом Мерсером продолжалась два года. Она увлеклась им до самозабвения и соответственно высоко была вознесена в глазах прочей свиты, в которую входило избранное число писателей и без числа народу из мира кино. Ее квартира в Хампстеде была выстлана серыми коврами, обставлена дорогой и модной шведской мебелью. Друзья Ральфа по-всякому обхаживали ее, весь день обрывали телефон, приносили цветы и билеты в театр.