Возможно, к вечеру областные следователи установят личность пострадавшей и, возможно даже, заберут у него это дело. Ему сейчас не до новых расследований — со своими бы делами разобраться.
Он не имел в виду дела, которые у него в производстве — с ними он как-нибудь справится, а вот что ему делать с семейными проблемами…
С женой Антониной они жили душа в душу уже десять лет, но детей у них не было…
Если быть точным, два первых ребенка умерли: девочка прожила всего три дня, мальчик родился мертвым. Теперь жена снова лежала в роддоме на сохранении, но вероятность трагического исхода родов была почти стопроцентная.
Оставшийся положительный процент таял с каждым днем.
Молодой врач в откровенной беседе так прямо его предупредил об этом.
— Сердечко у ребенка слабое, да и сопутствующих болезней будет целый букет. Зачем вы решились оставлять ребенка?
— Жена очень хочет ребенка.
— Но, вы то, здравомыслящий человек. Неужели нельзя было ее убедить, повлиять как-нибудь… Тем более, что это у вас уже не первый случай.
— Вы знаете, доктор, что такое мания или идея фикс?
— Знаю, конечно… Но причем здесь мания?
— Моя Тоня с детства мечтает о семье с детишками. Понимаете, с детишками! Она даже не может себе представить семью без детей. Поэтому и в Педагогический институт пошла, чтобы с маленькими детишками работать.
— Если она не может родить здорового ребенка, то всегда можно найти выход: например, усыновить ребенка.
— Нет, не хочет она усыновлять. Говорит: «Чужих детей у меня полный класс. Хотя бы одного, но рожу своего».
— Так часто бывает: чего человек страстно желает — обычно не получает. Ну, не дано вашей жене родить здорового ребёнка. Понимаете — не дано. Не может она выносить ребенка до нужного срока.
— Но я читал, что за границей выживают дети и в двадцать четыре недели.
— И что? — скривился молодой врач, вытаскивая пачку дешевых сигарет. — И что из этого? Вы знаете статистику смертности и болезней таких детей?
— Нет, — честно сознался Федин, все же надеясь, что у его ребенка по сравнению с этими детьми больше шансов выжить.
— Дети рождаются около семисот грамм — семьсот!!! — вместо положенных трех килограммов, то есть почти в пять раз ниже нормы. — Врач закурил и, немного успокоившись, продолжил: — Внутренние органы у таких детей еще не способны функционировать самостоятельно, кровеносные сосуды слишком хрупкие, отсюда частые кровоизлияния — в основном, кровоизлияния мозга, вот вам и церебральный паралич. Половина выживших детей в той или иной степени страдают этим неизлечимым заболеванием. Прибавьте сюда глухоту, немоту, проблемы с глазами, легкими — такие дети порой не могут самостоятельно дышать, и на всю жизнь прикованы к кислородному аппарату. Так что для этих детей выжить — не значит жить полноценной жизнью. Это дети-инвалиды. Конечно, двадцать восемь недель, это не двадцать четыре, но это не тридцать две и уж тем более не сорок недель. Удивляюсь, как это вашей жене с ее сердцем и проблемами с маткой врачи рожать позволяют!
— А они и не позволяют. Она первый раз идет на прием к врачу, когда ребенок начинает шевелиться.
— Ну, вы даете, граждане!
— Доктор, поймите ее… и пожалейте.
— Да она себя погубит! Такие перегрузки болезненному организму!
— Вот об этом я и прошу — держите меня в курсе событий. И если что… сообщите сначала мне.
Последние дни Федин жил, как на вулкане, вздрагивая от каждого телефонного звонка, как истеричная барышня, и с трудом вырываясь с работы в роддом к жене, в котором она лежала на сохранении.
Вызов на очередное «дело» стал для Федина спасением от невеселых, пессимистических мыслей.
Он смахнул листочек с «ромашкой» и лепестками-вопросами в ящик письменного стола и поднялся — еще на два-три часа можно отключиться от надвигающейся трагедии и думать только о работе.
19
В «обезьянник» Киру не посадили.
С жалостью посмотрев на ее нарядный, шелковый костюм и поблескивающие на руке часы, лейтенант «вошел в положение» богатой дамочки и приказал напарнику: