***
Наступил вечер, и Эйлианта вновь подготовили к допросу — растянули на стене так, чтобы он не мог дёргаться, а затем резали его тело и ковырялись в ранах.
Молчать и держаться гордо было непросто, но Эйлиант узнал, что это проще, если, когда особенно больно, смеяться над своими мучителями и Сауроном…
Больдог ненавидел этого гордеца, не желающего даже кричать, а Март проникся уважением к феанорингу — несмотря на свои юные годы, Эйлиант снова держался стойко.
***
Вечер перешел в ночь, и Линаэвэн уснула, а Фуинор посылал ей сны. Точно ли пленные получают ту еду, что она готовит? Не подмешивают ли чего к этой еде?
Эллет пробудилась в тревоге. Она оставалась на кухне ради того, чтобы хотя бы помогать родичам чарами, вложенными в пищу, укреплять таким образом их дух. Но этой ночью ей виделся Кирион, истощённый и измученный пытками, с какой-то лепёшкой отвратительного серого цвета, и довольно хохочущие орки, что расписывали ему, как вкусно готовит Линаэвэн. А то — её суп, над которым колдуют Фуинор и Саурон, подмешивая к нему свои зелья, и сгибающийся от боли после отравленного варева Эйлиант… И Линаэвэн не могла не думать, были ли это просто сны, воплощение ее страхов, или предчувствие? Ведь Тёмные могли так поступать. Но потом тэлерэ вспомнила благодарные слова Бэрдира. Если бы приготовленное ею не доставалось пленникам или от него становилось тяжело, иными были бы его слова.
***
Еда, что готовила Линаэвэн в тот день, была окутана чарами. Она несла подавленность, страх, безысходность. Фуинор не обманул тэлерэ, но она не поверила предупреждению. Однако у Волка были планы, как должна была действовать дева, и от планов он не собирался отказываться. Поэтому, зная о чутком слухе эльфов, на следующий день после обеда Волк подстроил разговор орков: они смеялись, что эльфка сама же своих травит. Через приоткрытую дверь кухни были слышны их голоса, но не Марту — его на кухне в тот момент не было.
***
Тэлерэ отогнала ночные тревоги, но, конечно, не забыла о них. После обеда, случайно (как она считала) услышав орочьи насмешки, она вздрогнула. Если бы орки сказали это ей, эллет сочла бы, что они намеренно пугают её — или даже связала со сном, но орки говорили друг с другом, не с ней; и это было похоже на правду — в приготовленное могли подмешивать яд. Возможно, что и не с самого начала, и потому Бэрдир о том не знал и не сказал. Но как было узнать наверняка? Ни Марта не спросить, ни умайар с орками, ни товарищей: один правды не знает и узнавать не захочет, другие солгут, с третьими не встретиться. С другой стороны, орки тоже могли не знать правды. Быть может, они зовут «отравой» всё, что готовят эльфы? Что, если орков спросить прямо, не отравляют ли её еду? Нет, они или посмеются, или подтвердят, чтобы напугать… Но что, если это правда?
Линаэвэн выглянула за дверь и, несмотря на отвращение к оркам, спросила:
— Отчего я травлю своих?
Орки, увидев Линаэвэн, испугано примолкли и заморгали, не зная, что ответить, и явно испугавшись.
— А ну, пошла обратно! — наконец крикнул один из них, гадая, что именно услышала эльфка.
Линаэвэн вернулась на кухню, прикрыла дверь и прислонилась к стене. Если бы орки принялись рассказывать ей, что творится с её товарищами после угощения, и то оставалось бы больше сомнений. Они не пугали её, но испугались сами. Проговорились о том, чего она не должна была слышать. Значит, она только полагала, что помогает товарищам тем, что готовит. Только Тёмным прислуживала. И теперь, когда она узнала правду, она не могла принимать участие в этом злом деле… Хотя, конечно, яд будут подмешивать всё равно. А ведь она в самом начале опасалась этого, и ей обещали, что она будет есть то же, что и пленники! Но ведь прямо не спрашивала — не будет ли яда и чар. Значит, обещание могли обойти…
Когда Март вернулся, Линаэвэн сказала ему, что отныне она отказывается готовить, и попросила передать это своему господину.
— Почему? — опешил Март.
— Если я назову причину, ты всё равно не поверишь, — качнула она головой.
Март сначала молчал, а потом ответил:
— Это значит, что ты опять хочешь вернуться в подземелье? Я не могу тебя туда пустить.
Линаэвэн задумалась. Оставаться в гостях — верно ли это будет сейчас, ведь она избавляла от допросов только саму себя? Но здесь было легче сберечь тайну, и её товарищам будет легче от того, что она здесь, и за это не требовали рассказа тайн.
— Бэрдир приложил столько усилий, чтобы избавить от допросов, кого мог… — наконец произнесла она. — Будь я в подземелье, он сделал бы то же для меня. От того, что я готовлю, сейчас… пользы не будет, но я не буду сейчас настаивать на том, чтобы уйти, — её мысли во многом переменились после того, как ее товарищи получили свободу из рук Саурона.
— Что ты тогда будешь делать? — поинтересовался Март. — Сидеть целыми днями в своей комнате? Мне нравится говорить с тобой. Так что… продолжай готовить для меня и всех нас.
— Я узнала, что теперь это будет не на пользу, даже во вред, — серьёзно повторила Линаэвэн. С какой поры так, она не ведала. — И потому, буду ли оставаться в комнате или приходить на кухню, готовить более не смогу. Если у меня есть выбор, я предпочла бы остаться в комнате.
— Тогда считай, что у тебя нет выбора. Пой для нас, пока мы готовим — ты так красиво поешь!
— Хорошо, — отозвалась Линаэвэн, сильнее прежнего ощущая свою несвободу. Петь для Марта, даже зная, что он делает, и для тех, кто трудился на кухне, она могла. Хотя и печальны будут те песни.
***
Март уже привык, что по вечерам помогает Больдогу допрашивать феаноринга. Сегодня Эйлианта допрашивали еще жестче — растерзанные раны прижигали, вкладывая в них угли. Эйлиант же из Пламенного Дома? Как ему такое близкое знакомство с огнём?
С каждым днём пытки становились всё тяжелее, хотя жестокость их нарастала постепенно. Лечение для Эйлианта было отдыхом, но когда опускался вечер, он догадывался — сегодня будет тяжелее, чем вчера.
Юноша старался держаться гордо. Но когда рваные раны стали прижигать, он застонал. Пламя жгло рану за раной, исторгая из Эйлианта все новые стоны.
***
Март не мог не восхищаться феанорингом. Хотя друзья беоринга и говорили с ним постоянно, убеждали его в его правоте, Март был все более неуверен, что они поступают правильно. Больдог видел, что горец близок к тому, чтобы отказаться от допросов, а то, чего доброго, и встать на сторону эльфов, вернуться к своим истокам, и тогда умаиар вновь пошли на хитрость.
— Тебе нужно отвлечься от тягот своей службы, — сказал Фуинор. — Посмотри, как прекрасна эта служанка, она давно мечтает о тебе, — Фуинор позаботился, чтобы затуманить сознание молодой женщины. — Проведи с нею ночь, быть может, ты развеселишься?
Март был поражён предложением, и Фуинор словно поправился:
— Подари ей эту ночь: разговоры и тихие песни с той, кто тебя любит, что может быть лучше для твоего измученного сердца?
Март с радостью согласился на это.
Рабыне не удалось в первое же свидание соблазнить беоринга, однако первые поцелуи все же произошли. На утро Март чувствовал себя намного лучше. План Волка воплощался, как и было задумано.
***
На следующее утро Линаэвэн на кухню проводили орки. Что ж, этого стоило ожидать. Чего эллет не ожидала — того, что Март, который так желал говорить с ней и слушать её песни ещё вчера, сегодня будет невнимателен к ней. Теперь его внимание занимала Лэннадир, одна из трудившихся на кухне эдайнэт: они обменивались то взглядами, то словами, то улыбками, Март подбегал именно к ней помочь с котлом, и по временам она слышала их тихие разговоры, чего раньше не бывало.
Тэлерэ сейчас и не желала особенного внимания Марта к себе. В том, что молодой человек и одна из дев ощутили близость друг к другу, она не увидела бы ничего дурного. Если двое нашли друг друга и вскоре заключат помолвку, это радость, что редка в этом омрачённом месте; если нет — черта нравов эдайн. Но в происходящем было нечто странное. Лэннадир трудилась здесь, как видно, давно, но ещё вчера Март не выделял её из других. И она относилась к Марту, как и другие рабыни. В этом внезапном сближении было нечто неправильное, но эллет не понимала, что именно.